Истовик-камень

На вороте всё не так. Прикованные рабы толкают и толкают тяжёлое неподатливое бревно, наматывая нескончаемые круги внутри каменного мешка. Их усилие вращает прочный деревянный столб с шестернёй особой формы. Эта шестерня цепляет другую, и вращение передаётся на вал, расположенный уже горизонтально. На валу сидит большое колесо с черпаками, укреплёнными на спицах. Черпаки подхватывают воду из подземного озера, потом опрокидываются в жёлоб. Если надсмотрщик замечает, что какое-то колесо вращается медленнее других или воды в жёлобе стало меньше, он разворачивает кнут и идёт подгонять дармоедов… Так что – никаких передышек.

И ещё немаловажное обстоятельство. Здесь не водятся крысы. А значит, каторжник будет есть только то, что ему принесут. Вернее, сбросят сверху на каменный пол…

Рабы на вороте не видят ни озера, ни колеса. Только деревянный рычаг, до тёмного блеска отполированный мозолистыми ладонями предшественников. Только круг неровных тёсаных стен. Только шестерни, стонущие над головой…

Лошадям, приставленным к подобной работе, сердобольно завязывают глаза, чтобы они не спятили от однообразного кружения. О невольниках так не заботятся. Иногда наверху стены им оставляют факел. Иногда – нет, и тогда они работают в темноте. А на что им, собственно, свет? Небось и во мраке ворот не потеряют. И с пути не собьются…

Это последнее особенно верно. Кругом каждого ворота можно заметить нечто вроде канавки, замкнутой в кольцо. На самом деле это тропинка, протёртая, протоптанная в твёрдом камне босыми ногами рабов. Потому что вороты ненамного младше самого рудника, и с самого первого дня их вращают невольники.

Мыши роняют на головы рабам вонючий помёт. Порой липкие «гостинцы» перепадают надсмотрщикам, и тогда те, ругаясь в сорок петель, грозят вот ужо взяться и начисто извести мерзких зверьков. Но своды пещеры высоки и недоступны, так что мыши могут не бояться угроз.

* * *

Сквозь толщу камня донёсся тяжёлый удар, потрясший, казалось, всю гору. Короткий глухой рокот сопроводил его, и всё стихло.

В яму, где безостановочно скрипел ворот, почти не достигал свет – лишь тусклые отблески с потолка. В темноте шаркали ноги двоих людей. Слышалось напряжённое дыхание одного и сиплое, торопливое – другого. Так дышат за непосильной работой, когда лёгкие, изъеденные болезнью, беспомощно трепещут в груди и никак не могут вобрать достаточно воздуха, а сердце выпрыгивает наружу из горла. Когда этот человек согнулся в приступе кашля, с другого края ямы глухо зарычал второй голос:

– Сядь на бревно! Зачем опять слез?

Тиргей сплюнул далеко в сторону, чтобы плевок не попал под ноги напарнику: в слюне была кровь, и аррант полагал, что она может быть ядовита. Он виновато отозвался:

– Пёс, брат мой, я же не могу позволить тебе делать одному всю работу…

Он сам понимал, что в действительности помощи от него давно уже не было никакой.

– А я не позволю, чтобы тебя пришибли и выкинули в отвал! Влезай, говорю!..

Толстое бревно находилось на уровне живота стоящего человека, там, куда сами собою ложатся ладони согнутых рук. Кажется, чего проще – закинул ногу и сел верхом, словно на невысокий забор!.. Увы, нынче для арранта даже такое усилие было почти за пределами мыслимого. К тому же рычаг двигался, плыл над полом, и останавливать его было нельзя, чтобы не угодить под кнуты… Тиргей скорбно подумал о том, как когда-то, в иной и радостной жизни, где его тридцать два года ещё были бы молодостью, он легко вскакивал на играющего, пляшущего красавца коня… И светило солнце… Дарило не ценившим этого людям свой щедрый, ласковый жар…

Многого он тогда не ценил. А теперь оглядывался из прижизненной могилы: «И о такой-то чепухе я ухитрялся печалиться?!.»

Солнце, солнце… Его он тоже больше никогда не увидит.

Он поднял голову, ловя остатками зрения скудное зарево факелов, проникавшее в их преисподнюю, и начал привычно внушать себе: «Я дома. Стоит синяя летняя ночь, и я иду по дороге, обсаженной стройными тополями. Я вижу, как обрисовываются против неба их зубчатые верхушки. Они шепчутся, хотя я не чувствую ветра. Я хорошо знаю эту дорогу. Лимонные рощи посылают мне свой аромат: значит, скоро покажутся стены благословенного Арра…»

Воображение неизменно выручало его, давая силы, выручило и теперь. Тиргей собрался с духом, перехватил для опоры цепь, тянувшуюся к бревну, и неуклюже повис на рычаге. Он чуть не соскользнул на другую сторону, но удержался с помощью всё той же цепи. Ещё немного отдохнул – и благополучно сел на бревно.

– Вот так-то лучше, – буркнул из темноты венн.