Истребитель

Понять его недоверие было несложно. Внести изменения, да еще настолько существенные, без нужных расчетов, без макета, без испытания в аэродинамической трубе, наконец, дело настолько немыслимое, что в случае отсутствия приказа, или на худой конец разрешения, всем причастным светило минимум двадцать лет лагерей. Без вариантов. А в самом пиковом случае могло выйти и лишение права переписки. Для знающего человека приговор куда более трагичный, чем просто отсидка.

Павел вытер испачканные руки ветошью: — Приказ будет. Это я вам обещаю. Так что работайте, товарищи. Все будет хорошо, — он произнес эти слова с максимальной уверенностью, за которой скрывалось легкое сомнение. И вовсе не в подтверждении. Шифровку майор, если обещал, пробьет. Тревожил результат.

"А ну, как все его сны и прочее — лишь плод фантазии? Тогда лучшим выходом для него станет катастрофа".

Однако минутная слабость на его поведении не отразилась. Он успокоил рабочих и отправился в КБ.

Нужно ли говорить, что в управлении, несмотря на позднее время, было полно народа. Причем, если до получения шифровки из Москвы руководители просто горели огнем праведного гнева, то после прочтения малопонятного, но совершенно категоричного текста в кабинете повисла напряженная тишина. Ситуация вышла из-под контроля. То, что сотворил молодой капитан, было сумасшествием. Но куда большим идиотизмом веяло от выплюнутых телеграфом строчек.

"Первый" подтвердил полномочия неизвестного молокососа. Причем ни сути этого мероприятия, ни деталей не сообщалось. А кроме того, строжайше предписывалось допустить этого "Мистера Икс" к работам по подготовке двигателя. Кто же он? Пилот-планерист? Или специалист по ЖРД? Но в узеньком мирке ракетчиков каждый человек известен. Вопросов возникло куда больше, чем ответов. Конструкторы в который раз пытали побывавшего в цехе разработчика. Седоватый ученый по памяти изобразил, как выглядит изуродованный самолет после самоуправства.

Специалисты недоуменно разглядывали набросок. Все единогласно решили, что это вредительство, требовали от заместителя главного конструктора отправить к ангару караульный взвод, взломать двери и арестовать шпиона и диверсанта, но, получив загадочное послание, присмотрелись к рисунку внимательнее. Профессиональное любопытство, не сдерживаемое необходимостью проявлять ненависть к врагу, заставило признать наличие конструктива. Кто-то принес логарифмическую линейку. Тут же попытались произвести расчеты…

Выводы оказались поразительными. Если рисунок более-менее верно отразил произведенные изменения, то выходило невероятное. Балансировка самолета не только не ухудшилась, а наоборот, позволяла увеличить топливную часть фюзеляжа почти на треть, хотя быть такого не могло ни при каком раскладе, если, конечно, неведомый специалист не волшебник.

Устав мучиться сомнениями, разработчики молча сидели в накуренном пространстве кабинета. Появление испачканного в масле летчика встретили напряженной тишиной.

Павел козырнул второму человеку в шараге: — Капитан Говоров по вашему приказанию прибыл.

То, что в ангар не ворвались автоматчики охраны, позволило ему сделать вывод — Смирнов сдержал обещание. Однако умозаключение — это одно, а уверенность — совсем другое. Поэтому, когда конструктор двигателя Д-1-А-1000, Исаев, протянул капитану наклеенную на лист ленту шифровки, пробежал глазами текст и удовлетворенно выдохнул сквозь сжатые зубы:

— Изменения в конструкции — результат работы совершенно секретного КБ. Мы не имели права ставить в известность никого из соображений государственной безопасности. Поэтому и пришлось устроить этакий карнавал, — история, сколь невероятная, столь и непроверяемая, была придумана им на ходу. Пашу несло, как выразился один из классиков довоенного юмора. — Разработка стоит на контроле у «Самого», — веско произнес капитан, добавив в голос металла. — У товарища Иванова. Вы меня понимаете? И я не собираюсь ни перед кем отчитываться. Однако работать нужно как можно качественнее, и быстрее. Машина нужна Родине. И от нас, товарищи, зависит, сможем мы дать отпор фашистскому зверю. Все для фронта, все для победы, — закончил он краткую речь лозунгом. Уловив привычные интонации, первым среагировал секретарь парторганизации. Овации, подхваченные конструкторами, сняли последнюю тень недоверия.