Общее собрание состояло как бы из двух частей. Бровману настрого запретили доводить мнение верхов до коллектива, Ладыгин взял все на себя. Так и так, товарищи, я долго думал, смена обойдется государству в огромные деньги, обучать замучаемся, до победного возвращения остается уже гораздо меньше, чем мы торчим здесь, – я предлагаю остаться, это будет совсем другой коленкор. Сначала все смотрели в крайнем недоумении, но Ладыгин успел доказать, что зря ничего делать не будет. Высказались: один пропускал уже третий год в вузе и все забыл, другой чувствовал себя все хуже, третий скучал по подруге, но в конце все добавляли: а в общем, как решит коллектив. Кок даже сказал: в таком прекрасном коллективе я не бывал еще и вряд ли буду. Тогда Трофимов отдал капитану голевой пас: ну а сами вы про себя как думаете, капитан Ладыгин? Товарищи, сказал капитан, я коммунист, коммунисты корабля не бросают. Признаюсь, были и у меня минуты слабости, но чувство, что с нами весь народ… короче, вы понимаете. Товарищи, сказал Курляндцев, от которого совсем нельзя было ожидать такой сентенции, многим настоящим коммунистам сейчас гораздо хуже. Бровману эта реплика очень запомнилась, как и следующая: Шелин, помор, механик, по совместительству водолаз, сказал: братцы, все лучше, чем смерть. Он так это сказал, как будто имел уже опыт смерти, – и никто не усмехнулся, некоторые кивнули. Вероятно, в подводных своих погружениях Шелин видел что-то такое…
8