Истребитель

Волчак повез их в ресторан около стадиона «Динамо». Скоро, сказал он, тут будет метро. Вез в своей синей машине, доставленной, говорили, из Штатов. Смеялся: полна машина баб! Соня Васильева смутилась: мы не бабы. «Ну, девки», – легко согласился Волчак. Поля помнила, что о нем говорили, но вел он себя совершенно по-домашнему, хоть и не упускал случая сослаться на то, как Сталин говорил ему лично то и сё. Ничего особенного Сталин ему не говорил, а может, особенное было секретно, но они, все трое, понимали, что от Волчака зависит многое, смотрели в рот и кивали с восторгом. Он распустил хвост, выпил и заставил пить их – летчик угощает летчика, как это отказываться! – чудом отвертелась только Поля, оправдавшись, что только из больницы. Вы не робейте, бабы, или девки (он кивнул Соне), тут как себя поставите – так все и будет. Настаивайте. (Сталин любил, чтоб настаивали.) Вам не дают погоды – а вы: полетим! Если все ждать погоды, мы бы и сейчас полюса не прошли. Потом: враги не дремлют. (Он махнул еще одну, уже им не предлагая, зажевал картофелиной.) Система охлаждения у тридцать седьмого… так себе система охлаждения. Имелись отдельные ошибки, их своевременно исправили, сейчас стало лучше, но я экипажу сразу сказал: собирайте мочу. В случае чего бесценная вещь. Мы из термосов чай, кофе вылили, два последних часа летели всухомятку. Ну а что делать, когда греешься? И вам скажу: собирайте. Вам это проще, приятно надерзила Валя. Ну проще, да, засмеялся Волчак. И все-таки ухитряйтесь. А так – ну, что Комсомольск, шесть тысяч по прямой, полтыщи добавьте на зигзаги, много, конечно, но не смертельно. Зато мировой рекорд среди баб, пардон, девок – и будете в полном ажуре.

За неделю до старта им дали комнату на троих в Щелкове – привыкайте втроем, другого общества наверху не будет; повариха Прасковья Васильевна гордилась тем, что кормила перед рекордами всех героев, и все говорили, что котлеты у нее бесподобные (и правда, бесподобные); рецепт этих котлет она переняла от матери, а мать служила у Тестова. Полина понятия не имела, кто это, но звучало вкусно. Они летали каждый день – при любой облачности, днем, ночью, по звездам; инструктор Алешкин помогал ей с расчетом девиации – выставлял вокруг компаса мелкие магнитики, чтобы самолет не давал наводки. На время облачности запустили радиостанцию ВЦСПС, она всю ночь передавала им «Пиковую даму» – считалось, что это любимая опера на самом верху. Поля прекрасно по ней сориентировалась и долго еще не могла отвязаться от баллады Томского.

Все это время она думала о Толе, как иначе, и почему-то не боялась за него. Он повоюет в Испании, она, штурман Степанова, доведет экипаж до Комсомольска; и тогда им будет все можно, все им разрешит какая-то инстанция, не столько верховная, сколько небесная. Это было как в русской сказке – надо износить столько-то железных сапог, загнать столько-то коней, и тогда все у них будет ладно. В настоящий момент Поля как раз изнашивала первую пару железных сапог. До нее доходили разговоры – как иначе, – что Петров принял ночной бой над Мадридом, положил чуть ли не пять фашистских самолетов, командует звеном. Один раз за время подготовки к полету она провела выходной с матерью и Жанной, и мать спрашивала: ну чего там делают они в Испании-то? Пусть бы они в Испании с собой разбирались, а туда полезли все – и мы, и немцы; ну чего полезли? Полина сказала ей не вести такие разговоры ни с кем, даже с родней, потому что это не нам решать. Может, там сейчас испытываются в боевых условиях наши лучшие самолеты, а больше негде. Поля же твердила себе, что, если Толя не повоюет в Испании, а она не полетит в Комсомольск, у них не получится быть вместе; ведь и в сказках так никогда не бывает, чтобы сразу. А у героя должна быть жена-героиня, и она все делает правильно, он похвалит.

Плохие новости, сказала Валя однажды утром, обещают облачность на неделю и выпускать не хотят. «Как так?!» – возмутилась Поля. Окончательно решает Каганович, сказала Валя, завтра к нему. Кагановича Полина никогда до этого не видела; он похож был на директора завода, усталый крупный человек с толстыми усами. Каганович объяснял им, как детям: видимость на всем протяжении плохая, гробанетесь к чертовой матери! Но Поля вспомнила совет Волчака и развернула перед вождем штурманскую карту, детализированную настолько, что все горы, радиомаяки и города с населением свыше пяти тысяч были на ней обозначены в цвете. Соня так даже пустила слезу. Хорошо, покорно сказал Каганович, я спрошу в Кремле. И через два часа им позвонили: Сталин лично дает разрешение, послезавтра вылет.