Истребитель. Трилогия

– Подводить эсминец к вражескому берегу, без знания глубин смерти подобно. Лучше оставить корабль под прикрытием маленького острова и на шлюпках дойти до большого, где и произвести высадку. При приближении к берегу, за три мили, идти на веслах заглушив двигатели. Высадку нужно произвести в трех местах. Тут, тут и тут, – указал он на моем рисунке места высадки.

– У вас есть переносные радиостанции? – спросил я Зверева.

– Две, – коротко ответил он.

– Приказ об атаке подадим ракетами. Две десантные партии идут к немецкой базе, одна штурмует залив. Нельзя оставлять немецкую базу без внимания, с этой стороны вы не правы, товарищ подполковник, – продолжил Лосев.

– Я летчик, а не пехотинец. Вам виднее капитан, но задача по освобождению советских граждан все равно остаётся приоритетной.

– Освободим, – уверенно кивнул Лосев.

– Японец мешать не будет? – спросил я.

– Гранатометы возьмем. У нас в арсенале их штук двадцать, хватит с лихвой.

– Какие еще гранатомёты? – удивился я.

– Вы что, товарищ подполковник? – удивился капитан: – Их уже год как на фронтах используют. «Пантеры» и «тигры» горят за милую душу. Пехота на них чуть ли не молиться.

– Не слышал, как‑то не до этого было, – пояснил я немного смущенно: – Кстати, что там с эскадрой Октябрьского?

– Идут на полном ходу. Ориентировочное время прибытия пять суток, – немедленно ответил командир «Разящего".

Когда совсем стемнело, и эсминец замер на якорной цепи, десант начал грузиться в лодки. Через двадцать минут сто тридцать моряков вооруженных ручными пулеметами, автоматами, гранатомётами и винтовками скрылись в ночи.

Операция, которую американцы впоследствии назовут как «Ночной шабаш» началась.

Остров в Тихом океане.

Секретная немецкая база. Карцер.

Духота тропического острова практически не ощущалась в подземных казематах. Было довольно прохладно, едва слышно монотонная капала вода. Сырость и безнадежность просто пропитывало это помещение.

На базе не было офицерского карцера, только солдатский. Именно там и сидел майор Грохтердт, обвинённый в не выполнении приказа непосредственного командира и за служебное не соответствие.

Как определил трибунал, состоявший из трех старших офицеров, больше просто не было, его вина была в том, что он отпустил угнанных самолет, что раскрывало место базирования базы. За одно только это его арестовали сразу при посадке. Оправдание в виде того, что он мог потерять все экспериментальные машины, выслушаны не были. Ему никто не верил, что за штурвалом угнанного у союзников гидроплана мог сидеть погибший Суворов. Если сам Фюрер сказал что Суворов погиб, то так это и было. И никак иначе.

Монотонный стук капель давил на нервы, мысли метались в голове. Вздохнув, майор лег на нары, и прикрыл глаза. Он был старым битым офицером и знал, что такие происшествия с кондачка не решаются, несмотря на то, что трибунал приговорил его к расстрелу.

В это время послышался звук поворачиваемого ключа и с пронзительным скрипом дверь карцера отворилась. Почти сразу внутрь заглянул один из охранников.

– Заходи, – приказал он кому‑то.

Прищурив глаза, от бывшего из коридора яркого электрического света майор смог только рассмотреть незнакомый силуэт с костылем в руке. Судя по пинку, которым наградили нового сидельца, популярностью он среди немецких солдат не пользовался.

– Ублюдки, – хоть и невнятно, но майор смог распознать язык.

– Вы русский? – спросил он по‑русски, как только дверь закрылась.

Борт лидера эскадренных миноносцев «Разящий». Полночь.

После организованной моряками баньки, вот ведь, везде с удобствами устроятся, я надел свою форму подполковника со всеми наградами и направился в кают‑компанию. Судя по пустой палубе, шлюпки вернулись и вторая часть десанта уже ушла к острову.

Поправив мундир, я только порадовался, что он был в багаже не в потерпевшем крушение самолете, а сопровождающем мое турне эсминце.

Лидер был довольно большой, экипаж за триста человек, так что нехватка матросов пока не сказалась. Остальные моряки несли вахту по второму варианту, то есть в полубоевой готовности. Готовые при первом же сигнале тревоги занять свои боевые места. Посты сигнальщиков были усилены. Десяток глаз наблюдали за морем.

– Самое тяжёлое в нашей службе – это ждать, – негромко сказал я, входя в кают‑компанию.

Практически все офицеры, что не спали, находились здесь. Штурмана что‑то высчитывали в ярко освещённом углу. Капитан «Разящего» и два командира БЧ задумчиво рассматривали мой рисунок, мысленно представляя, что сейчас делает десант.

Приметив в углу старую, можно сказать боевую гитару, я подошел и, подхватив ее, сделал перебор.

Подойдя к диванчику, присел и, откинувшись на спинку, взял первые аккорды. Думаю сейчас, как нельзя вовремя спеть что‑нибудь весело‑боевое чтобы развеять давящую атмосферу ожидания:

Я моряк, красивый сам собою,

Мне от роду двадцать лет,

Полюбил девицу всей душою,

Без любви веселья нет.