Истребители

Но иногда наша боевая активность оборачивалась для нас неожиданной стороной. Передний край на стыке Калининского и Западного фронтов изгибался почти под прямым углом. Однажды, уже в середине сентября, два наших полка, как обычно в те дни, вылетели на перехват большой колонны бомбардировщиков противника. Разведчики своевременно доложили о том, что в направлении нашего участка фронта идут три группы самолетов по три девятки. Интервалы между ними составляли около 8–10 километров, всего же насчитывалось до 80–90 бомбардировщиков, не считая истребителей прикрытия. Мною был поднят третий полк. Колонна сильно растянулась, и появилась хорошая возможность внезапным ударом разгромить ее еще на маршруте. Командиры полков по радио доложили: «Цель видим». Я ожидал, что через несколько минут услышу доклад о ходе боя, но вместо этого последовал запрос: «Противник разворачивается на девяносто градусов вправо, после чего, видимо, пойдет на один из участков Западного фронта. Что предпринять?» «Атаковать на преследовании», — немедленно приказал я и тут же доложил командующему воздушной армией о принятом решении. К немалому своему удивлению, я получил приказ сажать истребители на свои аэродромы и быстро их заправлять.

— Вы свою задачу решили — и хорошо, — сказал командующий и добавил несколько слов о том, что обеспечение переднего края Западного фронта — не наша задача.

Я был обескуражен. Иметь выгодное тактическое положение для атаки и не воспользоваться этим? Но приказ есть приказ, и мне пришлось его выполнить. [225]

Чтобы запутать нас и дезориентировать, перемежая массированные налеты, противник иногда действовал и мелкими группами по 3–5 бомбардировщиков. Но с этими группами вполне справлялись наши пары и звенья, которые барражировали над линией фронта именно на этот случай. Поэтому мы не отвлекали силы от выполнения главной задачи, и немецкие крупные группы несли большие потери. О том, что они были весьма чувствительны для противника, говорило не только количество сбитых немецких самолетов, но и само поведение фашистов в воздухе. Теперь, завидев наши истребители, они нередко ложились на обратный курс и возвращались на свои аэродромы, так и не выполнив своей задачи. Иногда — как об этом рассказывалось в предыдущем эпизоде — гитлеровцы по ходу следования меняли объекты удара, поворачивая в других направлениях.

К середине сентября мы полностью контролировали обстановку в воздухе на своем участке фронта. Но «спокойная» жизнь продолжалась недолго. Ничего не добившись массированными налетами, противник снова перешел к тактике действий мелкими группами (по 5–8 бомбардировщиков в группе). Иногда между ними вклинивались группы покрупнее — до трех девяток. Их было много, появлялись они часто и в разное время дня. Тактика слежения и перехвата, которая сослужила нам хорошую службу, здесь не годилась: нам пришлось бы дробить и распылять свои силы, и при этом мы все равно при перехватах не добились бы хороших результатов. Поэтому мы снова перешли к непрерывному патрулированию над линией фронта в составе эскадрилий. И снова почувствовали, как остро не хватает нам радиолокационной станции: с ее помощью мы могли бы более эффективно бороться с многочисленными мелкими группами.

В те же дни до меня дошли сведения, что командующий воздушной армией получил радиолокационную станцию РУС-2 и развернул ее в районе штаба воздушной армии. Я попросил его передать станцию в распоряжение дивизии. Н. Ф. Папивин отказал, но я снова и снова обращался к нему с той же просьбой, и в конце концов он уступил и сообщил, что станция вышла ко мне.

Стояла осень, начались дожди, грунтовые дороги были в крайне плохом состоянии, а местами попадались труднопроходимые, заболоченные участки. Не было ничего неестественного в том, что где-то на одном из таких [226] участков станция застряла и не прибыла к нам вовремя. И вот именно тогда две девятки вражеских самолетов сумели отбомбиться по нашим войскам. Раздался телефонный звонок, и я услышал раздраженный голос командующего:

— Я передал тебе станцию, а ты допустил, чтобы противник бомбил наши войска. Ты куда смотришь?

Я ответил, что станция ко мне еще не пришла.

— Ах, вот в чем дело! Выпросил станцию и не интересуешься, где она?!

После этого разговора настроение было крайне неприятное. И от упреков командующего, и еще в большей мере оттого, что пропустили мы эти две девятки бомбардировщиков, хотя каждому воевавшему человеку понятно, что закрыть наглухо от авиации противника передний край фронта было делом в тех условиях невозможным.

Через некоторое время снова раздался звонок из штаба воздушной армии, и я услышал спокойный голос генерала Н. П. Дагаева:

— Расстроен? Принимай меры — выручай станцию. Видимо, она застряла или отказал двигатель.

Начальник штаба армии сказал, по какой дороге шла станция, и в заключение добавил:

— Работай спокойно.