Истребители

Прошло несколько дней. Я был снова вызван к генерал-полковнику авиации К. А, Вершинину, который дал [257] указание о перебазировании полков на передовые аэродромы фронта. В тот момент, когда я записывал его указания, вошел связист и передал Вершинину телеграмму. Командующий прочитал ее и помрачнел. Потом, стукнув в сердцах кулаком по столу, бросил:

— Сейчас на всем фронте нет никого свирепее, чем Хрюкин. Он у кого хочешь отберет любое соединение. — Константин Андреевич посмотрел на меня и как-то устало сообщил: — Ваша дивизия передается в состав 1-й воздушной армии 3-го Белорусского фронта. Ну, до свидания, — сказал он, зачитав телеграмму вслух. — Желаю успеха. Наверное, это распоряжение уже имеется и у вас в штабе дивизии.

Так, практически не начавшись, закончилось наше пребывание в составе 4-й воздушной армии 2-го Белорусского фронта.

В штабе дивизии меня ждали две телеграммы. Одна — вроде бы прощальная, от генерала К. А. Вершинина с благодарностью личному составу соединения за высокую выучку и пожеланием ему новых боевых успехов. Другая, покороче, — от командующего 1-й воздушной армией генерал-полковника авиации Тимофея Тимофеевича Хрюкина. Ссылаясь на вышестоящие инстанции, он приказывал полкам 240-й истребительной авиационной дивизии перебазироваться на передовые аэродромы 3-го Белорусского фронта.

«Багратион»

К 10 июня мы закончили перебазирование на передовые аэродромы 1-й воздушной армии и приступили к изучению района предстоящих боевых действий. Началась тщательная, всесторонняя подготовка к Белорусской операции, настолько продуманная и целенаправленная, какой я на четырех фронтах, где уже довелось воевать, еще не видел.

На 1944 год Коммунистическая партия и Советское правительство ставили перед Вооруженными Силами крупные военно-политические задачи: изгнать фашистских захватчиков с нашей земли, приступить к освобождению народов Польши, Чехословакии и других стран Европы. Предусматривалось наступление на всем советско-германском фронте протяженностью свыше четырех тысяч километров. А главный удар планировалось нанести [258] в его центральной части — в Белоруссии. Войскам 3-го Белорусского фронта, в составе которых находилась 1-я воздушная армия, ставилась задача во взаимодействии с 1-м Прибалтийским фронтом разгромить витебско-оршанскую группировку противника и выйти на реку Березина.

Воздушная обстановка в полосе фронтов, наступавших на Белоруссию, была на этот раз неблагоприятной для противника. Наша авиация господствовала в воздухе. Мы имели значительное количественное и качественное превосходство над врагом. Группу немецких армий «Центр» поддерживали авиасоединения 6-го воздушного флота, в составе которого было 1342 самолета{12}. У нас в составе ВВС четырех фронтов после их усиления одиннадцатью корпусами и пятью авиационными дивизиями действовало свыше 5300 самолетов. Против 3-го Белорусского фронта противник имел 320 самолетов (180 бомбардировщиков, 80 истребителей, 30 разведчиков, остальное — самолеты связи и корректировщики), тогда как в составе 1-й воздушной армии насчитывалось более 2000 самолетов. 1-я ВА имела превосходство в самолетах в 7,7 раза{13}, Впервые за всю войну мы начинали крупную операцию с таким большим превосходством сил авиации. Это, конечно, радовало, но не должно было и расхолаживать командиров, летчиков, чтобы уберечь их от неоправданных потерь.

Чтобы с максимальной эффективностью и отдачей использовать такую массу боевых самолетов, требовалось во многом принципиально по-новому осмыслить масштаб стоящих перед нами задач и особо тщательно организовать взаимодействие с наземными войсками. При этом, как никогда раньше, повышалась роль средств управления и связи во всех без исключения звеньях. Тут, конечно, многое зависело от организаторских способностей и таланта военачальников.

К таким людям, вне всякого сомнения, принадлежал командующий 1-й воздушной армией генерал-полковник авиации Тимофей Тимофеевич Хрюкин. Он имел широкий оперативно-тактический кругозор и огромный боевой опыт. Меня не раз поражала безупречная логика мышления командующего и его способность быстро принимать [259] единственно правильное решение в самой сложной обстановке. За свою долгую жизнь в авиации я встречал немного авиационных военачальников высокого ранга, которых бы природа одарила так же щедро, как Т. Т. Хрюкина. В 1944 году ему было всего 34 года, по моим теперешним представлениям — совсем еще молодой человек! Но за его плечами уже были войны в Испании и в Китае, советско-финляндская война, Сталинградская битва, Донбасс и Крым... Тридцатичетырехлетний командарм обладал редкой проницательностью, безошибочно оценивал людей по их природным данным и деловым качествам. В отношении к подчиненным генерал Хрюкин был корректен, справедлив, но строг. За допущенные ошибки и просчеты, за проявленные слабости порой взыскивал сурово, но при всем том, пожалуй, больше всего на свете ценил и любил летчиков, из которых — без всякого преувеличения! — сотни знал в лицо и помнил пофамильно.