«На отдельных листах, — вспоминает он, — я рассказывал о повседневных боевых действиях бойцов, расчетов, батарей и полков. Силин давал фотографии героев. Окороков снабжал разведданными и рассказывал о боях на позициях бригады. Набралось уже несколько десятков листов.
Заянчковский показал их Сапожникову. Тот перелистал, посмотрел, одобрил начинание и подозвал меня: «Текст на машинке ты печатал? Вот, смотри на «Правду», «Суворовский натиск», «За Родину». Видишь: колонки все ровные и недлинные? Красиво и читать удобно. А у тебя то строка заходит за черту, то место пустое остается. Надо делать аккуратно. Это очень нужная работа. Нас, может, не будет, а книга останется и сохранит потомству наши фронтовые дела… И пиши обо всем: как воюют, чем питаются, как живут. Про дождь, про снег — про все, что солдату приходится переносить. Помещай письма бойцов домой, из дома — к ним. Как там без мужиков управляются наши жены, матери, старики, дети… Пиши и о том населении, которое освобождаем. Сейчас многое кажется обыденным. Но пройдут годы, и это, привычное для нас, будет вызывать у молодежи высокие чувства».
Я было возразил: надо много бумаги и времени. Но Сапожников улыбнулся и обратился к Заянчковскому: «Артем Савельевич, выдай ему столько бумаги, сколько потребуется. А времени у нас хоть отбавляй: сиди — пиши, лежи — пиши, стоя пиши и во время движения — как Маяковский. Он не расставался с карандашом».
Стоял август. Жара такая, что дышать нечем. А тут еще преследовал трупный запах: на дорогах валялись мертвые лошади, убитые враги. Душил запах гари. Под Харьковом Нежурину запомнились светлые от пожаров ночи. «Отобьем село, входим в него, а на месте домов — угли да разбитые печи…»
Горели не только строения, но и поля. 22 августа, когда фашисты начали выводить из Харькова силы, город полыхал морем огня. Не было сил смотреть, как сгорает труд тысяч советских людей. И когда был отдан приказ идти в атаку, бойцы, полные ярости и ненависти, приняли его с радостью.
При свете зловещего зарева шли бои за улицы, за дома. Орудийный огонь на фоне огня, охватившего здания. Разрывы снарядов, грохот падающих перекрытий.
Утром 23 августа город был очищен от захватчиков. Большая часть немецкой группировки, засевшая в Харькове, была уничтожена. Но глазам освободителей предстали дымящиеся развалины. Казалось, что израненный город испытывает состояние предсмертной агонии и нет такой силы, которая смогла бы вернуть ему жизнь…
В журнале боевых действий бригады сделана запись, помеченная 23 августа:
«Противник выбит из Харькова и отошел на западный берег реки Уды. Бригада в составе 1844-го и 1848-го полков поддерживает 73-ю гвардейскую дивизию 7-й гвардейской армии. 1846-й полк — в подчинении 53-й армии».
Враг, выбитый из Харькова, отступал на запад неохотно. Откатится на несколько километров — закрепится. И отгородится стеной огня. На очередном таком этапе комбат Халтурин ушел в рядах наступающей пехоты (он часто так делал, чтобы корректировать огонь с передней линии). Вместо себя оставил командира второго огневого взвода Л. С. Фазлутдинова. Батарея двигалась за пехотой на расстоянии твух-трех километров. Все было спокойно. Вдруг радист получает приказ от комбата: сообщить свои координаты и приготовиться к стрельбе.