Истребивший магию

— Где ты видел, чтобы люди поступали по уму? Ими всеми двигают страсти, страстишки, заблуждения, суеверия, желания, хотения. Что твоя магия дает? Счастье?.. А моя обещает о-о-о-о-громное счастье. Такое огромное, что ни в одни ворота не влезет.

Олег бросил резко:

— Но моя в самом деле дает!

— Ну и что? А моя намного больше… обещает. И человек пойдет за моей, потому что вера в чудо лежит в нашей природе. Каждый хочет без труда вытащить рыбку из пруда. В этом твое поражение, Олег. Ты всегда ставил на разум человека, но человек — тварь неразумная. И разумных поступков от него ждать — что козла доить.

Олег развел руками:

— Другого человечества у нас нет. Я предпочитаю тащить и подпинывать хоть такое, чем махнуть рукой и жить, пользуясь его дуростью.

Гадальщик, как видела Барвинок, настолько чувствовал себя правым, что перестал страшиться волхва, хотя Барвинок не понимала, почему его вообще следует бояться.

Олег покачал головой:

— Прощай. Рано ты сдался.

Барвинок все-таки уловила вздох облегчения со стороны гадальщика, когда они пошли прочь.

Глава 6

На соседнем перекрестке народ толпился возле наперсточника. Барвинок с детства знала эту игру: под один из трех наперстков кладется горошина, нужно быстро так подвигать наперстки, меняя местами, чтобы запутать наблюдающих.

В нее играют во дворах, в доме, на улицах, а самые ловкие сделали это работой: кто угадает — получает монету, кто не угадывает — отдает две.

Казалось бы, невыгодно, но все так уверены, что угадают, что снова и снова вступают в игру, тем более что у профессионалов-наперсточников правило: менять местами наперстки не больше трех раз. Ну как не запомнить, где горошина!

Олег посмотрел брезгливо как на самого наперсточника, так и на галдящих возбужденно людей, потные и с горящими глазами, сжимают в ладонях монеты, делают ставки, орут, толкаются…

Барвинок посмотрела на них, на волхва, спросила воинственно:

— И здесь тебе не так?

Он пробормотал задумчиво:

— Войну, что ли, затеять?.. Враз эта дурь вылетит… Или саранчу напустить…

— Ты что? — вскрикнула Барвинок. — О чем ты?

— Да клин клином, — ответил Олег. — Жаль, иное лекарство горше самой болезни.

— Ты их ненавидишь, — определила Барвинок. — Я же вижу. Откуда в тебе столько злости? Лучше бы орал и ругался. Несешь в себе океан злобы… Смотри не споткнись! А то выльется, отравит полмира… Это же просто люди, нормальные, не преступники…

— Они могут стать лучше, — отрезал Олег.

— Могут, — согласилась она. — И что?

— Значит, — сказал он еще резче, — должны!

Она вздохнула и возвела очи к небу.

— Скажи, — спросила она неожиданно, — ты готов их убить всех?

Он посмотрел на нее в некотором удивлении:

— А этих за что?

— За то же самое, — сказала она. Увидев, что волхв не понял, сказала терпеливо: — Они верят в удачу! Они жаждут чуда… ну не чуда, а того, что именно вот он угадает, под каким наперстком горошина, и сразу станет богатым. Они хотят получить, как и все люди жаждут, много и сразу… не истязая себя тяжким и долгим трудом.

Они уже прошли мимо, но Олег остановился, оглянулся. На лице проступило суровое выражение, а она, испугавшись, что странный человек в самом деле послушается ее подсказки, с силой потянула его за рукав.

— Пойдем-пойдем, здесь ничего интересного!

Он пошел нехотя, но еще дважды оглянулся, и она видела, что его мысли заняты наперсточником и толпой вокруг него.

Несмотря на вечер, торговые лавки все открыты, Олег прошел мимо целого ряда, лицо становилось строже и серьезнее, Барвинок с жалостью видела, как в зеленых, как молодая трава, глазах растет тоска. На него заглядываются все женщины, от подростков до зрелых матрон, другой бы шел петухом, горделиво и хвастливо поглядывал бы по сторонам и выбирал самых лакомых для утех, а этот даже непонятно о чем думает.

— Богатый базар, — заметила она громко. — Как думаешь, в других городах есть что-то подобное?

— К сожалению, — буркнул он.

Она переспросила:

— Что к сожалению? Есть или нет?

— Есть, — сказал он тоскливо и пояснил тяжеловесно: — Если бы только в этом городе! Тогда можно бы залить огнем с неба… или опустить на дно озера, чтоб никто не выбрался…

Она ахнула.

— О чем ты говоришь? Что тебе не так?

— Посмотри, — буркнул он, — чем торгуют.

Она бросила взгляд на широкий прилавок лавки, мимо которой шли. Все то же самое, что и в других: изделия местных умельцев, кое-что из привозного, а еще множество амулетов на все случаи жизни, от самых дешевых до очень дорогих.

— И что? — переспросила она в недоумении. — Так везде, ничего особенного!

Он вздохнул:

— В том все и дело.

— В чем?

— И что ничего особенного, — пояснил он, — и что так везде.

— А должно быть?

— Должно, — громыхнул он так, что прохожие отскочили в испуге, — должно быть не так! А так быть не должно.

Она не решилась донимать вопросами, он злится, когда приходится объяснять нечто ему хорошо понятное и ясное, никак не может понять, что другие не видят того, что происходит в его перевернутых мозгах, и не могут ему помочь выправить странные мысли, чтобы стал здоровым, как и все.