Вот, в подтверждение этому, пример парадоксальный, но тем более доказательный. Известно, что Уинстон Черчилль дожил до неплохого возраста в 90 лет, обладая весьма неважной наследственностью (его отец умер 45 лет от роду), злоупотребляя курением очень крепкого табака (кубинские сигары), регулярно принимая армянский коньяк, мало двигаясь, работая по ночам и не исключая гурманских увлечений (всем памятна его грузная фигура). Казалось бы, абсолютно все против теории здорового образа жизни! Ан нет: против усеченной теории здорового образа жизни, теории, усеченной ровно на голову!.. Валерий Туев, на мой взгляд, великолепно проанализировал те факторы, которые сумели нейтрализовать пагубные воздействия Уинстона на собственное здоровье.
Это – постоянное и крайне упрямое, сохранившееся на всю жизнь стремление заниматься лишь теми делами, которые его интересовали: смолоду он был в школе крепко сечен розгами, и не раз – за нежелание учить те предметы, что были чужды ему. Учителя считали его тупицей. Но зато книги, которые увлекали его, он мог читать и штудировать часами.
Это – огромное честолюбие и ранняя, неколебимая убежденность в своей выдающейся роли в истории.
Это – сохранившаяся на всю жизнь, на многие десятилетия привычка спать днем в комфортабельной постели не менее часа, тем самым полностью умственно возрождаясь и восстанавливаясь заново для свершения интеллектуальных усилий, а головой он работал помногу всегда.
Это – счастливый брак по любви, это везение в личной жизни, растянувшееся на 52 года, это четверо удавшихся детей, с которыми и с почитаемой женой Клементиной он проводил уик-энды за городом, с увлечением играя и от души балуясь с малолетками.
Это – активная возня по хозяйству в свободное время, то есть переключение на работу руками: он сам сложил коттедж, сам построил бассейн с подогревом, занимался выращиванием свиней, разведением рыб, конной ездой.
Это – живой интерес к искусству кино и занятиям живописью, к литературной и исторической работе. Немногие у нас знают, что за «Историю второй мировой войны» в шести томах он был в 1953 году удостоен Нобелевской премии.
Это – полное отсутствие рефлексии, мучительного самокопания в своих несчастьях и счастливое незнакомство с депрессивным состоянием.
Таковы те существенные воздействия со стороны его психики, активно направленной на труд и, в то же время, способной расслабляться и полноценно восстанавливаться, которые сумели преодолеть немалую толику грубых нарушений против биологического естества.
Хочется, чтобы пример с Черчиллем был воспринят читателями чем-то наподобие эпиграфа к данному разделу – с тем, правда, уточнением, что без мощных и счастливых воздействий психики и не обладая волей ныне уже легендарного премьер-министра Англии, не следует, подобно ему, бесчеловечно отравлять свои легкие, печень и кишечник: ничего доброго из этого не получится!..
Вероятно, однако, и то, что вышеприведенный пример впечатлит не каждого из читателей, что возникнут возражения по поводу особых-де условий жизни у богатеньких и, таким образом, тезис об уникальных возможностях коры головного мозга будет подвергнут сомнению. (Кстати говоря, скептицизм подобного рода, как я успел уже заметить, исходит, прежде всего, от той категории слушателей, читателей, зрителей, которые с захватывающим вниманием смотрели в свое время по два раза на день телесериал «Богатые тоже плачут». А ведь он непреложно свидетельствовал как раз о том, что богатые – тоже люди, и что единые устои эмоциональной жизни определяют также и их поступки и поведение.)
Скептикам подобного рода предлагаю, для вящей убедительности, осмыслить факты, совершенно одинаковые для каждого из сословий, сколько бы их ни было, проистекающие из состояния измененного сознания. В данном состоянии, прямо связанном с особым режимом деятельности мозга, человек оказывается способен повлиять на протекание не только биологических процессов, но и повлиять на проявление фундаментальных законов физики. Кто, к примеру, не обжигал палец случайным прикосновением к чайнику, только что снятому с огня? Кто не резался об острый стеклянный осколок? Кто, ударившись впотьмах о косяк, не набивал себе синяка? Но! Практика огнехождения существует, и после некоторого обучения люди, пройдя по семиметровой дорожке из раскаленных углей, сходят с нее без единого волдыря на своих розовеньких ступнях. Но! Практика лежания (и ворочания) на битых стеклянных бутылках существует, и подготовленные люди встают с них без единого пореза на спине. «Фокусы!» – слышу я, как бурчит, правда, уже без пафоса, некая мадам читательница. И тут, осердясь и забыв на короткое время правила приличия, я напрямую спрашиваю ее: а не помнит ли она, как в молодые огневые самозабвенные ночи нежные грудочки ее попадали в железные лапы-тиски Ванюшки-слесаря, способные кочергу в вензель свернуть, и она кричала «крепче-крепче дави!», а наутро даже ни следочка, ни единого синячочка на лебяжье-белой коже ее не наблюдалось?…