Исцеления не будет. Поэзия земли русской

— Я вас слушаю, — сказал он, — а магнитофон пишет. Продолжайте, пожалуйста.

Голос Смолина был спокойным.

— Ну тогда так. Передо мной стояли трое мужчин, — продолжал Тельнов. — «Жена дома?» — спросил один из них. Не дожидаясь ответа, он оттолкнул меня и все трое прошли в комнату жены. Вскоре закричала жена. Потом один из вошедших вышел из комнаты, держа под мышкой Машеньку. Я закричал что-то наподобие «не трогайте ребенка» и рванулся к грабителю. Он в это время успел пройти в мой кабинет. Я подбежал к комнате жены. Дверь была открыта. Таисия лежала на полу. Над ней склонился мужчина. А другой, заметив меня, кинулся и ударил ножом в руку. Я хотел выскочить из комнаты, но он догнал меня и ударил ножом в спину. Вообще я нож не видел. Помню, что услышал шорох одежды за спиной. Я почувствовал удар и подумал, что это ножом. Потом я хотел ползти к ребенку, но потерял сознание.

Смолин нажал кнопку «стоп» и внимательно посмотрел на Тельнова.

— Раньше вы иначе рассказывали о нападении на квартиру. Я могу прокрутить вам магнитофонную запись. Чем вызвано изменение показаний?

— Я все хорошенько припомнил. Сами понимаете, такая нервная встряска. Сплошной сумбур был в голове. Да ведь и Машенька, верно, все так же описала?..

— Не скроем, — сказал Скоблев, внимательно слушавший Тельнова, — ваши показания совпадают с рассказом дочери.

— Ну вот и ладненько, — удовлетворенно вздохнул Тельнов и впервые рассмеялся. — Это все равно что алиби.

— Что вы об этом так беспокоитесь? — спросил Скоблев, отмечая про себя смену настроения Тельнова. — Вас допрашивают как свидетеля, а не обвиняемого.

— Да кто вас знает, — сказал Тельнов, — неизвестно, что у вас на уме, товарищ.

— Давайте продолжим беседу по существу, — проговорил Смолин. — Скажите, пожалуйста, почему вы впустили в квартиру незнакомых людей?

— У нас такое часто случалось. Ко мне приходили люди, которых не знала жена. Она их даже в мой кабинет провожала, где они ждали меня. Когда к жене приходили ее знакомые, я их впускал. Мы — врачи, помогать должны каждому, кто к нам обращается. Клятва Гиппократа обязывает…

— Оставим это на время, — прервал его Смолин. — Скажите, те, кто убил вашу жену, назвали себя? Как они выглядели? В чем одеты?

— По именам мужчины себя не назвали. Откуда они знали жену, не имею понятия. Зачем пришли? Я не успел у них спросить. Вот как выглядели, пожалуй, помню. Один был коренастым, с лицом монгольского типа. Над глубоко посаженными глазами — густые брови. Волосы не очень длинные. Ему около тридцати лет. Одет он был в длинную куртку бежевого цвета. Второго не помню. А вот третий, тот, что входил последним, был длинным, с соломенными усами.

— Ну что ж, это уже кое-что, — сказал Скоблев. — Да, как и когда ушли преступники?

— Не помню, — проговорил медленно Тельнов, — но слышал, как они потрошили письменный стол, наверное, что-то искали. Дураки, на полках книги бесценные стоят, по 300–500 рублей каждая, а они в письменном столе рылись.

— Павел Кузьмич, у вас на письменном столе нашли записку «Предателю за предательство», — раскрыв папку, Смолин протянул ему фотокопию. — Что вы можете сказать о ее происхождении?

— Мне эта записка ни о чем не говорит, — ответил Тельнов. — Я ее не видел. Неужели преступники хотели убить и меня, мстили мне?

— Кто мог вам мстить? — спросил Скоблев.

— Думаю, что никто. У меня серьезных конфликтов ни с кем не было.

— А кто-либо из пациентов диспансера мог на вас, как говорится, зуб иметь?

— Вряд ли. — Он спокойно отнесся к тому, что следователь знает о его второй работе. — Мои пациенты — это алкоголики, падшие люди. Они ни на что не способны, если не видят водки. А обо мне шла слава трезвенника. Так что за спиртным идти ко мне глупо.

— А у вашей жены были враги? — спросил Смолин.

— Этого я не знаю, — ответил Тельнов, — она меня в свои дела не посвящала, а теперь в землю тайны свои унесла… Могли, конечно, у нее быть завистники. Ведь с золотом дело имела. Но я о делах ее ничего не знаю. Да и вообще о мертвых или хорошо говорят, или молчат. Я предпочитаю молчать.

— Это правило не для следствия, — сказал Скоблев. — Да, вам ни о чем не говорит фамилия Лыч?

— Как же, — после паузы сказал Тельнов. — Один из моих пациентов. Поступил в диспансер совершенно опустившимся человеком. Я добросовестно боролся за его исцеление. А незадолго до выписки вшил ему капсулу. Выписали его в пятницу, накануне трагичного воскресенья. Омерзительный тип. Думаю, опять запьет.

— Что вы так пренебрежительно о своем пациенте? — спросил Смолин. — Ведь тоже человек. Я думаю, больной, а не мерзкий человек.

— Алкоголик — это уже не человек. Его словом не прошибешь, а вот если четвертинку покажешь, сделает все, о чем ни попросишь.

— В четверг Лыч опять запил — это опасно для здоровья?

— Конечно, в таких случаях можно всего ожидать. Организм работает с перенапряжением…

ВЫЙДЯ из больницы, Смолин и Скоблев решили пройтись пешком и обсудить итоги допроса Тельнова. Они стояли у перекрестка центральной улицы города, ожидая зеленого сигнала светофора.