Исцеления не будет. Поэзия земли русской

— Хорошо хоть не зимой надумали выставку проводить, — вставила Гришина. — А то шубами и дубленками завалили бы. Здесь столько народу за месяц перебывало, что трем гардеробщицам с ними не управиться.

— Мы о ваших заботах еще поговорим, — сказал Костров, чувствуя, что его, как магнитом, тянет в зал, где висели картины Рериха, В это время открылась входная дверь, и в ее проеме показался круглолицый парень с прокуренными усами.

— Жигарь Геннадий Федорович, — представил его Роков. — Из уголовного розыска нашего райотдела.

— Пропал сторож, дежуривший сегодня ночью, — сказал Жигарь после того, как с ним познакомился Костров.

— Как пропал? — удивился Градов.

— Не вернулся домой с дежурства, — ответил Жигарь.

— Это с ним бывает, — проговорил молчавший до этого момента Сергейчук. — Если загуляет, то два-три дня пьет.

— Какой-то кошмар с этими сторожами, — опять заговорил Градов. — Такие ценности вручили, а им ни до чего дела нет. Только бы выпить. Говорил я нашему директору Зарубину Петру Ивановичу об этом. Но профессор есть профессор. Не стал увольнять Хрипина. Пожалел пьяницу.

— А второй сторож дома? — обратился Костров к оперативному уполномоченному, — или тоже в загуле?

— Этот был дома, — ответил Жигарь. — Пока в норме.

— Тоже любит за воротник закладывать, — начал вновь пояснять Градов. — Вот жизнь пошла, на сторожей нельзя положиться.

— Сами виноваты, — произнес Костров, надеясь, что эти слова подтолкнут Градова к самокритике. — Знаете слабости сторожей, а к работе допускаете.

— Нет, извините, — возмутился Градов. — Я докладывал. Сиг-на-ли-зи-ро-вал, но выше крыши не прыгнешь. Директору виднее. Да, в общем-то лучше иметь плохого сторожа, чем никакого.

— За работой сторожа должен быть контроль, — недовольным тоном сказал Роков. — Это ваша прямая обязанность, Марк Львович.

— А я контролировал, — возразил Градов. — Я сигнализировал…

— Ладно, разберемся с вашими сигналами, — прервал его Костров. — Для этого у нас еще будет время. Геннадий Федорович, — продолжил он, обращаясь к Жигарю. — Вы займитесь поисками сторожа Хрипина, а мы с товарищем Градовым еще раз осмотрим зал, из которого украли картины.

По лестнице, ведущей в Рериховский зал, поднимались, не разговаривая. Костров украдкой посматривал на завхоза, пытаясь угадать его настроение. Интерес к Градову возник потому, что он был человеком, отвечающим за проведение выставки в институте. Марк Львович не чувствовал своей вины за случившееся и, пожалуй, хотел выглядеть святее Папы Римского. Интересно, знал ли Градов о неисправности сигнализации? Если да и молчал, то это по меньшей мере основание для увольнения его с работы. А своим местом он вроде дорожит. Ну, а если он сам вывел сигнализацию из строя? Нет. Это отпадает. Слишком на виду Марк Львович. Да и понимает он, что случись кража — его первым начнут трясти. Поэтому-то и писал он свои докладные на сторожа Хрипина.

Совершить преступление, пожалуй, мог Сергейчук. Кострову сразу не понравился этот парень. Встревоженный, подавленный взгляд у него был. Чувствуется, человек слабой воли, как говорится, без руля и ветрил, он имел свободный доступ во все залы, хорошо знал сторожей. В общем, мог соблазниться. И если не на картины, то на деньги, которые могли за них пообещать.

К преступлению мог быть причастен и сторож. Такие люди в пьяном виде способны на все. Из обслуживающего персонала выставки, думал Костров, только двое могли совершить преступление. Но у Сергейчука вроде алиби есть. Выходит, остается один Хрипин. Сделав этот вывод, Максим вспомнил о найденном пакете с надписью «Международный почтамт». Здесь могли побывать и неместные, — подумал он, входя в зал.

Осматривая зал, Костров сразу увидел, что выставлено именно то окно, на котором датчик не был присоединен к проводу сигнализации. За батареей он нашел розовый вантуз. Бережно взяв находку кончиками пальцев, Максим положил её в раскрытый Роковым целлофановый пакет.

Градов ходил за Костровым буквально по пятам, повторяя одну и ту же фразу: «Кто бы мог подумать, что такое случится?» В конце концов Кострову надоело его слушать. Он подвел Градова к окну и показал на отключенный датчик.

— Вижу. Но без умысла я. Мне пообещали подключить сигнализацию перед началом выставки. Здесь два дня монтер плюгавенький провода таскал. По моей заявке работал. Ну, закрутился я. Не проконтролировал монтера.

— По меньшей мере это странно, товарищ Градов. Преступной халатностью пахнет, — сказал Костров. А про себя рассуждал: «Похищено десять картин Рериха. Воры проникли в зал через балкон, выставив окно. Они воспользовались тем, что сигнализация была отключена. На балконе в цветочном ящике осталось несколько рыхлых следов, но снять с них слепки не удалось. Криминалист взял грунт на случай, если обнаружат подобный на обуви преступника, которого, кстати, все еще предстояло найти. В нашем активе — еще бумажный пакет, вантуз, кусочек волокна и веревка».

— Да, не густо, — произнес вслух Костров и, обращаясь к Градову, сказал: — Окно можно застеклить. Составьте список оставшихся картин. Затем зал мы опечатаем.