— Вот для этого мне и нужна была химическая лаборатория, — сказал он. — И твоя кровь.
Эдвард метнул на него вопросительный взор.
— Мой последний эксперимент показал, что одно из веществ, которым я надеялся обезвредить врага, не работает так, как должно. Поэтому мне важно отыскать погрешность, — объяснил Ацель, пока юноша не озвучил вопрос.
— Ладно… Я понял.
— Молодец! — Ацель улыбнулся и снова вооружился шприцом.
— А это обязательно? — с опаской посмотрел на иглу Эдвард.
— Да! — уверил его пришелец. — Ты же хочешь спасти мир?
Ацель уже добрых шесть часов колдовал над лабораторным столом, сходя со стула только, чтобы подогреть пробирки над электрической плитой. Все результаты он записывал в блокнот, позаимствованный у Эдварда — как всегда без разрешения.
В течение дня юноша захаживал к пришельцу, чтобы проведать его и подкормить своё любопытство. Он так и не смог разобрать ни одну известную ему химическую формулу среди писанины из смешных символов и незнакомых букв. Побудить Ацеля к диалогу оказалось не менее трудно, чем вникнуть в его эксперимент. Когда скука превратилась в мор энтузиазма, а Ацель в сотый раз проворчал: «Не мешай!», Эдварду не осталось ничего другого, кроме как уйти к себе в комнату на второй этаж и засесть за гитару.
— Да что я могу? — вздохнул он, обрывая мелодию не на том аккорде и валясь плашмя на подушки. Гитара легла на кровать вместе с ним, грустно звякнув.
Спальня Эдварда была криком юношеского максимализма и серой практичности. Несмотря на то, что за нескромными плакатам с рок-музыкантами терялась целая стена у изголовья кровати, а полки были полны коллекционных фигурок с супергероями и комиксами, — во всём присутствовал строгий порядок и чистота, которые редко увидишь в комнате подростка.
Эдвард был перфекционистом, частенько застревающим в самом начале пути из-за страха быть посредственностью. К примеру, если он берется за мелодию, то варианта всего два: он вымучивает её до идеала или, позабалявшись с аккордами, делает вид, что между ним и гитарой ничего не было.
Вот и сейчас, ввязавшись в дело по спасению мира, Эдвард ни чуть не тешился своей пассивной ролью. Он искренне мечтал совершить что-то важное, а не просто быть у Ацеля на подхвате.
Как следует рассудив, Эдвард решил покамест не вмешиваться в дела космические и не идти на поводу у своих «хотелок». В конце концов на кону жизни людей! Пора уже наконец мыслить как взрослый человек, Эдвард Лэйд!
Покончив с вечерней рутиной, постелив инопланетному гостю постель на диване в гостиной, Эдвард завёл будильник и завалился спать пораньше в надежде, что завтрашний день будет поинтереснее.
Но наступил рассвет, а мир, по-крайней мере тот, что существовал в рамках квартиры Эдварда, ни чуточки не изменился.
Ацель по-прежнему химичил на кухне, склонившись над столом чёрно-белым сутулым силуэтом — только теперь в разливах раннего утреннего солнца, хотя электрический свет тоже горел во всю, что для экономного Эдварда стало ударом.
Юноша щелкнул выключателем и стал в позу сердитой домохозяйки. Для полного образа ему не хватало в руках сковороды.
— Черт, Ацель, ты что всю ночь здесь сидел?
Набрав пипеткой миллилитр бесцветного реагента, Ацель развел его в одной из пробирок. Кровь приобрела ядовито-зеленый оттенок и запенилась, точно какое-нибудь ведьминское зелье.
Пришелец буркнул под нос неизвестно какое за ночь ругательство и, возможно, просто молча бы продолжил эксперимент, как поступал на протяжении ночи, если бы его натянутые до предела нервы не трогал Эдвард:
— Я всё понимаю, но так можно и с ума сойти! — пылал в возмущении тот. — Ты хотя бы в курсе, который час?
Стул под Ацелем перевернулся, пришелец взвился, возвысившись над приютившим его человеком более, чем на две головы, и заскрипел суставами длинных звериных пальцев, так и норовивших кого-нибудь придушить.
— Заткнись, мальчишка, пока я не заткнул тебя своими руками! — выдал он на шипучих согласных. — Ты не понимаешь ничего! Ничего! Всё, что я просил — тишины! Но ты каждые пять минут заглядывал на кухню и что-то бормотал, твоя дурацкая гитара меня бесит! Скажи спасибо, что я не разбил её об твою голову! А сейчас, во имя трёх клинков, уйди с глаз моих и посиди где-нибудь молча!
Эдвард запустил руки в карманы пижамных штанов, чтобы Ацель не видел, как те дрожат, и, взглотнув, сказал так спокойно, как только мог, будучи облитым с ног до головы словестной грязью:
— Я просто хотел сообщить, что у меня сегодня пары, а потом репетиция в музыкальной студенческой группе. Поэтому буду поздно.
Также быстро, как вскипел, Ацель остыл.
— Эм, — неудобно спрятал он ладони подмышками, — ладно…
— А до тех пор… не сожги, пожалуйста, мой дом!
Ацель стоял истуканом в центре кухни, едва не касаясь затылком люстры, и пытался переварить происходящее. Теперь, когда он вышел из власти гнева, ему сделалось неприятно от самого себя.