Исцеляющий миры. На расколе миров. Часть 1

— Расскажешь, что у тебя на уме?

Габриэль тоже заулыбалась — уязвленно:

— Много чего. И ничего хорошего. По правде говоря, я боюсь завтрашнего дня.

— А что такого в завтрашнем дне?

— В том то и дело, что я не знаю. Любое из моих завтра может быть фатальным.

— Как и у любого из нас. — Пенни погрустнела: — Это из-за моего гадания, да?

— А, нет, вовсе нет! Просто… вот такая вот у меня странная фобия!

— Все фобии странные. Из-за моих у меня никогда не было друзей. — Пенни приласкала кропуса, приткнувшегося к ней в поиске ласки, и посадила себе на колени, откуда тот злобно зыркал на Габриэль: — На самом деле это я уговорила маму попросить вас остаться на ночь.

— Что? Зачем?

Борясь со стеснением, Пенни потупилась и стала накручивать на палец прядку волос:

— Потому что хотела, чтобы мы с тобой ночевали вместе, — призналась она, — ну знаешь… как подруги… Мы могли бы здорово повеселиться, устроить что-то вроде девичника, как думаешь?

— Ну что ж, а идея неплоха! Все равно у меня сна ни в одном глазу! — подмигнула Габриэль, и от ее жеста Пенни преобразилась.

— Тогда — решено! — вскочила она на своих двоих, ее ночное платье в оборками волнительно трепыхнулось. — Зажжем сегодня как следует!

— Погоди, ты куда это?

Пенни, которая уже вылетела за дверь, вернулась, чтобы улыбнуться:

— Если кто и знает толк в веселье, так это — моя мама!

В одиночестве Габриэль снова хватила тоска и дурные мысли. Шесть свечей оплавились до абстрактных фигурок, отбрасываемые ими всполохи света раскинули золотые веснушки на щеках девушки, когда той вздумалось подойти к ним поближе, чтобы снова подглянуть в своё будущее — уже без свидетелей. Она вытянула из середины колоды карту и сердце ее объяло холодом.

Скелет в чёрной мантии держал крючковатой рукою косу.

— «Смерть» — прочла Габриэль вслух, и от одного этого слова губы ее пересохли. Ей даже померещилось, что в темном стекле окна, помимо пламени свеч, затесалось ещё два огонька — ледяные глаза с капюшона мертвецки бледной девочки.

Когда Пенни возвратилась, Габриэль, разумеется, и виду не подала, что трогала ее карты.

Обнимая громоздкую коробку, миссис Уоткинс доковыляла до комнаты и разложилась со своим странным барахлом в самом центре — такая счастливая, словно собирается украшать ёлку к Рождеству. Однако в коробке лежали отнюдь не ёлочные игрушки. Что это было конкретно — Габриэль Феннис угадать не могла. И всё же кривые буквы на крышке намекали, что без этого хлама не задаться ни одной «вечеринки» в семье Уоткинсов.

— Миссис Уоткинс, мы вас не разбудили?

Бодренькая, с нестертым макияжем, женщина звонко загоготала, точно забывая, что в доме есть ещё кое-кто, кто в отличие от них пытается уснуть.

Габриэль ее свежесть насторожила:

— Эй, вы же не хотите сказать, что сговорились и об этом?

Пенни виновато улыбнулась, а миссис Уоткинс снова рассмеялась:

— Ты нас раскусила, дорогая!

Адам Дэвисон, меж тем ищущий сна среди фоторамок с портретами Хелен Уоткинс, перекатился на спину, захлебываясь благовониями ароматических палочек, которые по словам женщины должны были помочь с засыпанием. Быть может, они бы и вправду помогли, будь в доме тихо, но едва ли у них есть способность купировать шумы!

Что ж, теперь понятно, почему его запихнули в тёмную комнатенку миссис Уоткинс, вместо того, чтобы выделить свободную гостиную с диваном. Они изначально знали, к чему идут! И когда телевизор на первом этаже загорланил музыку, да так, что по стенам пошла вибрация, Адам, без преувеличений, был готов выйти в окно.

Глава 19. Монстр в городе

18 июня...

На следующее утро Эдвард отправлялся на учёбу с неохотой, но не такой ярой как обычно. Излив душу Ацелю, он проспал всю ночь — беспробудно и без сновидений. И это было неплохо, уж точно лучше, чем мучиться кошмарами в предвкушении нового дня. Когда он уходил, Ацель дрых на диване без задних ног, так и не сняв ни перчаток, ни очков, что рождало множество вопросов. Блекло-желтая лента вроде тех, которыми танцовщицы подвязывают волосы, свисала с запястья его жилистой руки, наводя Эдварда на мысли о романтике.

И пока он витал в облаках, ноги сами привели его к кованым воротам станвеллского учебного заведения, по окончанию которого Эдвард надеялся поступить в университет и как следует устроить свою жизнь.

До конца первого года обучения оставалось чуть больше месяца, и Эдварду надо было как можно быстрее определиться с профильным направлением, по которому с нового триместра ему предстояло начать усиленную подготовку к итоговым экзаменам.