Исцеляющий миры. На расколе миров. Часть 1

— И фто же? — спросила она с набитым ртом, затем сглотнула. — В моей реальности, в моём теле сейчас находится и портит мою жизнь другая Габриэль?!

— Как же ты её ненавидишь! — вздохнул Адам с улыбкой.

Но Габриэль было не до шуток. В её глазах поселился страх. Освободившаяся от тоста рука легла на колено, и девушка, шевеля пальцами так, будто вместо конечности у неё был протез, не снимала с неё остекленевшего взора.

— А ведь ты прав… — осенила её тревожная мысль, — этот мир не мой, и тело это не моё. Здесь у меня ничего нет…

Габриэль оставила стакан и рухнула пластом поперёк кровати, заставив поднос подпрыгнуть, а недопитое молоко расплескаться. Адам поторопился убрать еду, чтобы не допустить дальнейшего беспорядка.

— Не верно, — опроверг он сказанное. — У тебя есть друзья: Пенни и миссис Уоткинс. А еще… ещё есть я, — робко приписал он себя к списку. — Нас знаешь только ты. И никакая другая Габриэль. Прошу, не забивай себе голову, тебе нужно поспать, а иначе можешь заболеть.

— Как я могу спать, Адам? Завтра похороны профессора Нортона, ты ведь в курсе?! — воскликнула та тяжело.

— Да, в курсе. За сегодня ты мне сказала об этом ровно девять раз. Профессор Нортон мёртв, этот факт уже свершился. Прости, но похороны ничего не изменят…

— Изменят! Изменят очень многое! — Габриэль перекатилась на бок, показывая Адаму спину. — Когда умерли мои родители и сестра, когда я потеряла дорогую тетушку, было страшно, больно, но не правдиво… Будто… будто их дух ещё витал где-то рядом. Человек умирает — и о нём говорят, эти несколко дней ты чувствуешь его присутствие в скорбящих. Весь мир крутится вокруг усопшего, за него пьют, за него молятся, его имя поминают добрым словом. Но потом… — Душевная боль скрутила Габриэль живот, голос её осип от слезливого кома, застрявшего в горле. — Потом гроб опускают в могилу, придают его земле, и человек исчезает из твоей жизни окончательно. Скорбящие расходятся, возвращаются каждый к своей жизни. И в конце концов к ней должен вернуться и ты. Но уже без него. Без того, кто занимал часть тебя. И тогда ты понимаешь, что это все. Рубеж. Точка поставлена. Его больше не существует, и ты больше не посмеешься с ним над глупыми фото, не разделишь с ним праздники, выходные на природе, не покормишь уток в парке, не обсудишь новый научно-фантастический сериал!..

Адам смерил Габриэль читающим взглядом, будто силясь выяснить, что у той на уме.

— Извини, — сказал он, чувствуя за собою вину. Так уж повелось, что за свои годы Адам Дэвисон ни к кому из себе подобных не привязывался эмоционально, смерть для него была феноменом естественным и необратимым, и сам он тоже умирать не боялся. Не то, чтобы на Ксионе пропагандировали райские кущи для всех и каждого, просто для Адама, который всё детство прожил на ферме и наблюдал бессмысленное существование животных, выращиваемых на мясо, смерть перестала быть чем-то трагичным. Да и раз уж на то пошло — он не считал себя важнее рогатого скота, трястись за свою шкуру после всего, что он видел и чему не помешал, было бы несправедливо. А Адам — что уж поделать! — только и жил, что ради одной справедливости.

— Я разбужу тебя завтра в девять, как и договаривались. — Видя, что девушка притворяется перед ним спящей, пришелец развернулся на выход: — Доброй ночи, Габриэль, — промолвил он тепло.

Выключив свет, Адам тихонько затворил дверь в комнату, будто боялся разбудить Габриэль, будто не знал, что та лежит с открытыми глазами и только и ждёт его ухода.

Оказавшись наедине с ночными стенами, Габриэль выдохнула скопившееся в груди напряжение в белые наволочки, храбро прокладывая себе путь в тернии своих страхов и иллюзий, чтобы лучше понять мотивы другой версии себя, другой Габриэль, которая, возможно, отняла жизнь у человека — у своей лучшей подруги.

Танцующая на крыше Роуз…

Платье в паетках, бесконечные складки подолов…

Пальцы стискивающие руку Габриэль, чтобы убрать с груди…

За дымкой волос проступили пухлые губы, намазанные нежно-розовой сладко пахнущей помадой.

Габриэль в ужасе распахнула глаза, но даже тогда видение не растворилось: уголки губ Розетт Смит заворачивались вверх!

Сердце задребезжало, тени на стенах задвигались, завихляли разъярёнными змеями.

Нет же! Это были цепи!

Молния озарила дом на Гарденфилд-стрит, и над изголовьем кровати Габриэль размазалась чёрная фигура. Но девушка уже её не увидела — она крепко зажмурилась, всем телом обнимая подушку, будто так могла спастись от кошмара. На щеках блестели полосы из слез.

— Если я тебя убила, почему же ты улыбаешься… Роуз?

Глава 29. Друг