– Откровенно говоря, я Неффов давно не видела.
– Знаю, тем лучше для тебя, – сказала Сьюки. – Лекса и я всегда считали, что он плохо к тебе относится и что ты слишком талантлива для его оркестрика; он от зависти делал тебе замечания насчет смычка или чего-то еще…
– Спасибо, милая.
– В любом случае, теперь Неффы и Бренда закадычные друзья, часто обедают в «Бронзовом бочонке» или в этом новом французском ресторане около Петтаквамскут, и, по-видимому, Рей и Грета подсказали ей добиваться в унитарной церкви места Эда и стать новым священником. Кажется, Лавкрафты тоже за это, а Хорас, ты знаешь, в церковном совете.
– Но она не посвящена в духовный сан. Разве можно без этого? В епископальной церкви, где меня крестили, очень строго относятся к таким вещам; ты даже не можешь стать членом общины, если епископ не возложил куда-то руки, по-моему, на голову.
– Да, но она живет в доме приходского священника вместе с совершенно распущенными детьми – ни Эд, ни Бренда никогда им ничего не запрещали, – и оставить ее здесь священником было бы благороднее, чем прогнать. Может, есть какой-то курс для начинающих, который высылают по почте.
– А сможет она читать проповеди? Ведь она должна читать проповеди.
– Не думаю, чтоб с этим действительно возникли проблемы. У Бренды прекрасная осанка, она ведь изучала современные танцы, когда познакомилась с Эдом на массовом митинге у Эдлая Стивенсона. Она участвовала в одном выступлении в группе поддержки, а он должен был получить рукоположение на сан. Всякий раз, как он мне об этом рассказывал, я спрашивала себя, любит ли он ее по-прежнему.
– Бренда неумная, безвкусная женщина, – сказала Джейн.
– Ох, Джейн, не надо.
– Что не надо?
– Не говори так. Мы так же говорили о Фелисии, и смотри, что получилось.
Сьюки вдруг уменьшилась и свернулась на другом конце провода, как увядший
салатный листик.
– Ты винишь в этом
– Внешне конечно, но мы ведь правда колдовали и бросали разные вещи в горшочек от нечего делать, а у нее они начали вылетать изо рта. Клайд как-то простодушно упомянул об этом, он пытался свезти ее к врачу, но Фелисия заявила, что медицина в нашей стране должна быть полностью национализирована, как в Англии и Швеции. Бедняга ненавидела фармацевтические компании.
– Она вообще была полна ненависти, дорогая. Ее погубила ненависть, исходившая из ее глотки, а не несколько безобидных перышек. Фелисия Гэбриел растеряла все женские качества, ей нужно было испытать боль, чтобы она вспомнила, что она женщина. Нужно было встать на колени и испить чашу возмездия. Ее следовало поколотить. Клайд поступил правильно, но перестарался.
– Пожалуйста, Джейн. Ты меня пугаешь, когда так говоришь, говоришь такое.
– А почему
– Нет, это не просто так. Слова вызывают действия! – простонала Сьюки, ее голос затих, в нем звучала тихая патетика. – Теперь два человека покойники, а двое детей сироты из-за нас!
– Полагаю, через некоторое время и ты станешь сиротой, – сказала Джейн. – Хватит болтать вздор, – ее свистящие звуки шипели, как слюна на горячей плите. – Люди варятся в собственном соку.
– Если бы я не спала с Клайдом, он не сошел бы с ума, я уверена. Он так меня любил, Джейн. Бывало, брал в руку мою ступню и целовал между пальцами.
– Конечно. Так и должны поступать мужчины. Они должны нас обожать. Они дерьмо, не забывай об этом. Мужики абсолютное дерьмо, но мы получаем их, в конце концов, потому что так мы больше страдаем. Женщина всегда страдает больше мужчины.
У Джейн кончилось всякое терпение; казалось, черные ноты, которые она разбирала утром, теперь щетинились и топорщились, как живые, у нее где-то внутри. Кто мог подумать, что у старой лютеранки столько теорий?
– Для тебя, дорогая, всегда найдутся мужчины, – сказала она Сьюки. – Не бери больше Клайда в голову. Ты давала ему то, что он хотел, и не твоя вина, что он не сумел этим воспользоваться. Слушай, я и правда должна бежать, – соврала Джейн Смарт, – в одиннадцать ко мне придут на урок.