Ита Гайне

Когда они миновали дом, где жила Роза, то встретили кормилицу Этель, которую всегда окружали женщины, Они хотели пройти, не останавливаясь, но Этель, заметив обеих женщин, задержала их и вместо приветствия сказала:

— Кончили есть хлеб у Розы? Очень хорошо. И я тоже. Наконец, поступила. Теперь нужно девочку этим разбойницам отдать. Вы за тем же? Очень хорошо. Все идет как нельзя лучше. Можете вы иначе сделать? Скажите, как?

Она положила руку на грудь и впилась глазами в Иту, точно та была виновницей ее положения.

— Скажите вы, — засмеялась Гитель, — спрашивать я не хуже вас умею.

Этель миновала ее презрительным взглядом и сняла руку с груди.

— Вот видите, — продолжала она, — все так отвечают. Люди глупы, как бараны, как кошки, как мухи. Зачем, спрашиваю я, рожать, если нужно отдавать своих детей этим разбойницам?

— Вы ведь тоже рожаете, — произнесла Ита, невольно улыбнувшись ее едкому тону.

— Я рожаю! — презрительно повторила она. — Скажите рожается, а я не рожаю. Вот, видите меня. Дома имею одного ребенка, другой на руках, а муж мой не Бог весть какая птица — он сапожник. Но вы думаете, что если сапожник, то зарабатывает что-нибудь? Ошибаетесь, моя милая. Теперь только девушки и дуры говорят, что хорошо иметь мужем ремесленника. Что здесь хорошего? Зашивать порванные галоши какого-нибудь барина, который их нарочно летом отдает в починку, чтобы дешевле стоило? Или получить двадцать пять копеек за пару подборов? Не будем спорить, но много ли в день есть охотников, которые желают починить свои подборы? С голоду умираем, моя милая, с голоду.

Ребенок заплакал. Она раскрылась и сунула ему, не глядя, грудь в рот.

— Зачем же у вас еще дети? — полюбопытствовала Гитель.

Женщины потихоньку начали идти. Этель вскипела от вопроса.

— Черт вас возьми! — воскликнула она. — Спросите у моего мужа. Разве мне-то нужны дети? Для какого черта? Чтобы наслаждаться их мучениями? Я ведь и с первым не знала, куда мне деваться? Я спрашиваю вас, что мой сапожник нашел во мне? У меня ведь только кости и кожа, даже на сальную свечку из меня жира не достанете. Но поговорите с ним.

— Примите меня к себе, — пошутила Гитель, — я его сейчас же вылечу.

— Я бы вам, положим, голову проломила, — спокойно ответила Этель.

— Как же вы решаетесь оставить свое хозяйство? — вмешалась Ита.

— И не спрашивайте. Я переносила худшее. Когда я родила первого моего ребенка, то это было так приятно, будто у меня кусками тело вырывали. После родов я долго болела и осталась с хромой ногой. Я только стараюсь не хромать, так как хромых не берут. И тело, и свежесть живо спали с меня. Ведь я была кровь с молоком, уверяю вас, как она, — она указала на Гитель, — а потом, после родов все это так же скоро высохло, как высыхает летом дождь. Через три месяца после родов я опять была беременна, но в шестом мне таки удалось сбросить, и я долго мучилась в больнице после этого. Через полтора года я родила этого, которого видите, — и вот еще нет трех месяцев, как я кормлю, а уж опять беременна. Теперь вы уже знаете, отчего я рожаю.

— Я бы вам и раньше сказала, — подразнила ее Гитель, — почему вы рожаете. Известно почему.

— Почему рожает, — рассердилась Этель, — еще можно ответить, но почему ты такая толстая дура, на это даже и мудрец не ответит.

Все, засмеялись и заговорили о Розе. В каком-то переулке им встретилась Маня.

Она шла скоро, но, заметив Иту, быстро перешла улицу, чтобы не столкнуться с ней. Ита притворилась, что не заметила ее, и сейчас забыла о ней, отдавшись своим думам. Болтовня Этель как бы надавила то место, которое болело, и теперь ее мысли вертелись около ребенка. Этель уже ушла от них, остановившись возле одного дома со словами: "вот где я живу", а Ита все шла с вихрем в голове, не замечая, что вокруг нее делается.

— О чем вы так задумались? — произнесла Гитель, которой надоело молчание. — Хотите, я вам расскажу свою историю. Она поинтереснее, чем история сапожницы.

Ита кивнула головой, и Гитель начала щебетать, рассказывая свою жизнь, полную приключений. Первого любовника она взяла после того, как изъездила четверть России в погоне за своим мужем, который после венца удрал он нее, чтобы сделаться ученым. Удрал он с деньгами ее, которые вернул спустя два года, а спустя еще два за определенную сумму дал ей развод, и теперь он по прошествии восьми лет где-то состоял врачом.

Первым ее любовником был православный — рабочий, с которым она познакомилась во время своих переездов. Отношения у них зашли так далеко, что она чуть было не выкрестилась, и только накануне крещения опомнилась и удрала, оставив ему ребенка.