Ита Гайне

Ита ясно видела, что Эстер лжет, но промолчала, думая только о том, чтобы расположить ее к себе. Она предложила ей выпить чаю и попросила кухарку вскипятить воду. Та согласилась, обрадовавшись развлечению, а Ита, передав Эстер хозяйского мальчика, взяла своего, наскоро распеленала его и, стараясь не возбудить в своей кормилице подозрения, зорко осмотрела каждое местечко на его теле. Мальчик сильно подался за эти две недели. Светлая и лоснившаяся прежде кожица, такая пухлая и упругая, уже начинала отвисать в некоторых местах. На руках и ногах виднелись ссадины, и особенно заметно это было на коленях. Следы от укусов блох покрывали все тело, а грудная доска вверху, подле шеи, уже округлялась, как бы разбухая от какой-то неизвестной работы в костях. Ита притихла. Досаду и отчаяние при виде разрушения этого маленького выхоленного тела теперь сменило какое-то другое неприятное чувство, в котором ей страшно было признаться себе. Страдая за ребенка, она еще более страстно тосковала по том прекрасном, чистом и здоровом мальчике, которого она уже больше не увидит. Разве этот заморыш был ее ребенком? Грязный, весь в пятнах, похудевший, с тем старческим выражением на лице, которое она находила у всех выкормков, — он, как Ита ни насиловала себя, — не возбуждал в ней ничего, кроме скорби и отчаяния.

— Он страшно искусан, — осторожно решилась она произнести, — почему вы допустили?

Кухарка уже дала Эстер чаю и, налив стакан и себе, присела на табурет и с наслаждением слушала.

— Не знаю, почему он искусан, — ответила Эстер, пожав плечами. — В комнате у меня чисто, как в замке. Этим я уж славлюсь. Но сама не понимаю, откуда у него эти пятна? Ваш муж ничем не болел?

— Нет, не болел. Положите, пожалуйста, ребенка и вытяните его, я посмотрю какой больше, — мой или хозяйский. Ведь они ровесники.

Эстер опять вздернула плечами — это было у нее привычкой — а Ита, несмотря на предостережения кухарки, все-таки сравнила детей и, найдя, что ее — крупнее, вдруг примирилась с ним, и все детали — худоба, пятна исчезли, как по волшебству, а осталось одно дорогое сходство, по которому она так томилась. Оживившись, она передала кухарке хозяйского ребенка, попросила ее подержать и, обратившись к Эстер, промолвила:

— Посмотрим, откажется ли он от этого?

Она присела на табурет и, дрожа от волнения, расстегнулась. Эстер передала ей мальчика. Ита вздрогнула от радостного чувства и, полузакрыв глаза от блаженства, сунула ребенку грудь и прижала его к себе, боясь, чтобы он не отвернул головы.

— Вы видите, — тихо шепнула она, глупо улыбаясь, — он узнал меня, дорогой мой, узнал свою мать. Кушай, милый, покормись у своей матери.