Итак, вас публично опозорили. Как незнакомцы из социальных сетей превращаются в палачей

Джим влюбился в Голана. Он сказал ему, что если тот поедет в Нью-Джерси, то займет важную, специально выдуманную позицию в штате, вроде должности особого советника губернатора. Голан согласился и по прибытии в Америку потребовал конкретный, особенно роскошный офис, уже отданный другому подчиненному Джима. Офис он получил.

* * *

Через несколько недель после визита Джима в «Берген рекорд» газета опубликовала статью о таинственном штатном сотруднике из Израиля. В тексте Голана называли «моряком» (он когда-то служил в израильском ВМФ) и «поэтом» (в старшей школе он написал целый сборник стихов). Джим опасался, что журналисты использовали какой-то секретный словарный код, но не знал этого наверняка и не мог ни с кем это обсудить. Вся администрация вела себя так, словно ничего не изменилось, но это не значило, что ничего не изменилось на самом деле.

– Люди не говорят губернаторам те вещи, которые, по их мнению, губернаторы не хотят слышать, – сказал он мне.

Джим начал отдаляться от Голана. Сказал, что ему нужно уволиться на благо всей администрации. Голан серьезно расстроился. Он предвидел отличную карьеру в американской политике, а теперь Джим бросал его в огонь ради спасения собственной карьеры.

Через несколько недель Джиму пришло письмо от адвоката Голана. Он угрожал засудить Джима за посягательства сексуального характера и харассмент.

– Когда я получил это письмо, у меня в голове возникло видение шкафа моей бабушки, в котором стоит фарфоровый сервиз, – сказал мне Джим. – И весь этот фарфор просто бьется вдребезги.

После трех лет во власти для Джима все закончилось. Он созвал пресс-конференцию, на которой объявил: «Я американец-гей».

Он признался в любовной связи, покинул пост губернатора, ушел с политической арены, зарегистрировался в аризонской клинике «Медоус», где ему диагностировали посттравматическое стрессовое расстройство.

* * *

– Вы виделись с Джеймсом Гиллиганом? – спросил у меня Джим, пока мы сидели в ресторане. – Ох, я обожаю Гиллигана. Я обожаю Гиллигана.

Честно говоря, с Джеймсом Гиллиганом я встретился в самом начале своего пути – через несколько дней после того, как Джона Лерер произнес свою катастрофическую извинительную речь в ходе ланча «Найт фаундейшн». Это немолодой мужчина с обеспокоенным лицом, тонкими волосами и очками в тонкой металлической оправе, выдающие в нем психиатра с Восточного побережья, коим он и является. Я сидел с ним в общем внутреннем дворике перед его квартирой в Вест-Вилладж. Он примерно лучше всех в мире осведомлен в вопросах того, как позор может повлиять на наш внутренний мир, и именно поэтому он так против возрождения этого явления в социальных сетях. Я хотел узнать, как он пришел к тому, что эта тема стала работой всей его жизни.

В 1970-х годах, сказал мне Гиллиган, он был еще молодым психиатром Гарвардской медицинской школы. Дни проходили за «лечением невротиков из среднего класса, вроде нас с тобой». Его абсолютно не интересовала странная эпидемия, охватившая массачусетские тюрьмы и психиатрические больницы, где происходили «самоубийства, и убийства, и бунты, и захват заложников, и поджоги, и все остальное, что только можно себе представить из опасных деяний. Убивали заключенных, убивали офицеров, убивали посетителей. Эта ситуация совершенно вышла из-под контроля, и это длилось на протяжении всего десятилетия. В одной только тюрьме совершалось одно убийство в месяц, а суицид – каждые шесть недель».

Заключенные глотали бритвенные лезвия и ослепляли или кастрировали себя и друг друга. Федеральный судья округа, Артур Гаррити, издал указ, чтобы служба исполнения наказаний разобралась в этом хаосе с привлечением команды психиатров. Гиллигана пригласили возглавить эту группу. Он согласился, но без особого энтузиазма. Он предположил, что виновные в тюремном насилии окажутся психопатами.

– Меня учили, что психопаты таковыми рождаются, – сказал он, – и что они хотят только одного: манипулировать тобой, чтобы им скостили срок.

Он считал их чуть ли не существами другого вида. И первоначально такими они ему и показались, когда он впервые оказался в стенах больницы «Бриджуотер» для душевнобольных преступников.