Итальянец

Родителей его не было дома, и Винченцио мог вволю предаться сладостным воспоминаниям, пленившим его воображение. Всю ночь напролет он то расхаживал из утла в угол по своей комнате в волнении, сравнимом только с недавней его лихорадочной тревогой, то принимался писать — и тут же рвать — письма Эллене; то ему представлялось, что они слишком длинны или, наоборот, чересчур коротки; то он внезапно вспоминал, о чем еще должен был сказать, или жалел, что слишком холодно выразил страсть, неизъяснимую ни на одном из существующих языков.

К тому времени, когда прислуга была уже на ногах, Винченцио удалось все же сочинить более или менее удовлетворившее его послание, которое он направил на виллу Альтье-ри с доверенным лицом, однако не успел гонец покинуть дом, как юношу осенили новые, не терпевшие отлагательств важнейшие доводы и сильнейшее желание исправить многие строки, дабы яснее донести вложенный в них смысл, — словом, он отдал бы полмира, лишь бы вернуть курьера.

Он был еще очень взволнован, когда его позвали к отцу: назначенная встреча долго откладывалась из-за занятости маркиза. Вивальди быстро понял, о чем пойдет речь.

— Я желал переговорить с тобой, — начал маркиз высокомерно-суровым тоном, — о предмете, чрезвычайно важном для твоей чести и счастья; мне хотелось также предоставить тебе возможность опровергнуть слух, который причинил бы мне немалое беспокойство, если бы я позволил себе поверить ему. По счастью, я слишком полагаюсь на разумность моего сына, чтобы принимать на веру такого рода новости, и потому решительно заявил в ответ, что мой наследник, в высшей степени осознавая свой долг перед семьей и перед самим собой, не совершит ни малейшего проступка, который мог бы опорочить его достоинство или достоинство его родных. Итак, я призвал тебя только затем, чтобы ты прямо опроверг возведенную на тебя клевету и тем самым дал бы мне право разоблачить ее перед теми, от кого я ее услышал.

Едва дождавшись конца этой вступительной речи, Вин-ченцио порывисто обратился к отцу с просьбой растолковать суть предъявленного ему обвинения.

— Говорят, — продолжал маркиз, — будто некая молодая особа по имени Эллена Розальба (кажется, так ее зовут?)… Тебе она знакома?

— Еще бы! — вскричал Вивальди. — Прошу прощения, милорд, умоляю вас — продолжайте…

Маркиз, помедлив, окинул сына суровым взглядом, в котором, однако, не сквозило ни тени удивления.

— Говорят, будто названная молодая особа с помощью всяческих хитростей завоевала твою привязанность и…

— Совершенно справедливо, милорд, синьора Розальба завоевала мою самую горячую привязанность, — не удержался Вивальди, — только прибегать к хитростям ей для этого не пришлось.

— Я не позволю себя перебивать! — не дал договорить сыну маркиз. — Мне донесли, что названная особа, весьма искусно подладившись под твой нрав, при содействии проживающей вместе с ней родственницы, низвела тебя до унизительного положения ее преданного воздыхателя.

— Синьора Розальба и в самом деле удостоила меня чести считаться ее поклонником! — вскричал Вивальди, не в силах совладать со своими чувствами. Он пытался продолжать, но маркиз довольно грубо прервал его:

— Итак, ты признаешься в собственном безрассудстве?

— Милорд, я горжусь своим выбором!

— Юноша! — воскликнул маркиз. — Ты ослеплен самонадеянностью и мальчишеской восторженностью, и я готов простить тебе твою заносчивость, но простить лишь однажды, запомни это. Признай свои заблуждения и немедленно покончи с этой интрижкой.

— Милорд!

— Ты должен безотлагательно порвать все отношения с этой девицей, — еще более настойчиво проговорил маркиз. — Я же, в доказательство того, что милосердие во мне берет верх над справедливостью, согласен буду тогда назначить девице небольшое вспомоществование в возмещение чести, утраченной ею не без твоего участия!

— Боже правый! — вскричал потрясенный Вивальди, не веря собственным ушам. — Возмещение чести? — Голос его замер. — Кто же осмелился запятнать ее чистейшее имя и оскорбить ваш слух столь бесстыдной ложью? Укажите мне, заклинаю вас, укажите мне имя подлого клеветника, и поскорее, дабы я мог поспешить с воздаянием. Утрата чести! Вспомоществование! О Эллена, Эллена!

Слезы негодования смешались у Винченцио со слезами нежности, едва он произнес имя возлюбленной.

— Юноша! — холодно произнес маркиз, наблюдавший столь бурное проявление чувств со стороны сына с глубоким неудовольствием и тревогой. — Я отнюдь не страдаю легковерием и не допускаю сомнений относительно истинности своих слов. Ты введен в обман — и из пустого тщеславия будешь упорствовать в своем заблуждении, пока я не сочту нужным употребить власть, дабы снять с твоих глаз пелену. Порви с этой особой немедля, и я приведу такие свидетельства о ее прошлом, перед которыми не устоит даже твоя восторженная преданность.