Итальянская комедия Возрождения

Гульельмо. Помилуй Бог! Что я слышу. Видно, судьбе угодно омрачить сладостный миг нашей встречи. Несчастная Джиневра! Я так лелеял мечту снова увидеть ее!

Мессер Джаннино. Стало быть, мне не суждено свидеться с сестрой? Ах, злосчастная судьба!

Мессер Консальво. Былого уж не вернуть, а грядущего не миновать.

Гульельмо. Что же подвигло вас, мессер Консальво, направить свои стопы в Пизу?

Мессер Консальво. Сейчас узнаете. Видя, что годы мои неумолимо идут на убыль, и окончательно потеряв всякую надежду на возвращение племянницы и брата, хотя вот уже четыре года, как с вас снято клеймо изменника, порешил я отправиться в Рим, дабы склонить Иоандра вернуться в отчий дом и вступить в права наследника, покуда я еще жив. По пути я завернул в Пизу, ибо сей город мне весьма люб.

Гульельмо. А ты, Иоандр, что ты здесь делал столь продолжительное время? И отчего сменил имя на мессера Джаннино?

Мессер Джаннино. Об имени своем, отец, скажу лишь, что и сам не заметил, как в папской курии вместо Иоандра стали меня величать мессером Джаннино. Увы, обычай этот — опрощать благородные имена — весьма прижился в Италии. Не стану скрывать от вас, батюшка, как очутился я в Пизе. В сей город я прибыл волею судеб, сопровождая папу Климента из Марселя. Когда ж завидел в окошке вашего дома ту самую девицу, кою вознамерились вы предать смерти, то воспылал к ней такой страстью, что положил задержаться в городе некоторое время. Чувство мое оказалось столь пылким, что, позабыв обо всем на свете, я оставил папскую службу, на коей провел уже немало лет, и обосновался в Пизе, дабы рано или поздно заполучить Лукрецию в жены. Однако она была со мной несказанно холодна. Кому, как не вам, ведомо, сколько раз просил я ее руки, но вечно слышал одни отказы. Теперь же, отец, прошу вас сказать начистоту, истинно ли она согрешила: ежели да, то вместе с вами покараю ее; буде же она невинна, умоляю вас отдать мне ее в жены, ибо, хоть мне и причитаются шестьсот скудо дохода, я все одно не намерен принимать сан.

Гульельмо. Согрешила ли она? Я самолично застиг ее с этим пакостником слугой. Неужто полагаешь, что я подверг бы ее подобной каре, будь она безгрешна?

Мессер Джаннино. Я рассудил, что все это могло вам померещиться и дело нуждается в проверке.

Гульельмо. Какое! Все обстоит именно так, как я сказывал.

Мессер Джаннино. Ах, негодница! Уж я сам с нею посчитаюсь.

Гульельмо. Куда вернее было бы, Иоандр, последовать за папской свитой или возвратиться в отчий дом, нежели отдаваться во власть этакой изменницы.

Мессер Джаннино. Отец, припомните свои молодые годы. Тогда, быть может, вы меня простите.

Гульельмо. Что не намерен быть священником — хвалю, имей ты хоть все двести тысяч дохода: в курию я отправлял тебя не для того, чтоб ты сделался святошею, сиречь никчемным лоботрясом. Иначе кто бы со временем унаследовал наше богатство?

Мессер Консальво. Я и поныне так разумею.

Гульельмо. Станем мы прочить тебе в жены выкупленную невольницу!

Мессер Джаннино. А разве не принадлежит она к одному из знатных родов Валенсии?

Гульельмо. По ее заверениям, так оно и есть. Она происходит из рода Куартильи. Однако ж она была рабыней.

Мессер Джаннино. Последнее не суть важно, кабы не пала она так низко. Тем хуже для меня, если не отомщу ей!

Гульельмо. Месть, должно статься, уже свершилась, ибо с час назад я велел Маркетто извести ее особым зельем. Сюда идет брат Керубино. От него обо всем и прознаем.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Гульельмо, брат Керубино, мессер Джаннино, мессер Консальво и Маркетто.

Гульельмо. Что пленники, брат Керубино? Приняли они питье?

Брат Керубино. Приняли, мессер. Я же не припомню иного случая, могущего вызвать во мне столько сострадания. До сих пор не в силах удержать слезы.

Гульельмо. Что так?

Брат Керубино. Полагаю, ни один мученик не шел на смерть с такой стойкостью и пылом, с какими пошли на нее оба узника. Едва завидев роковое питье, они переменились в лице и стали утешать друг друга столь ласково и нежно, что привели меня в крайнее смятение. Каждый хотел первым приложиться к смертоносной чаше; каждый обливался слезами более из жалости к любимому, нежели к себе самому. Наконец, улучив минуту, девица выхватила чашу из рук юноши и жадно припала к ней. Когда бы юноша силою не вырвал у нее сей кубок, она осушила бы его до дна, дабы не оставить ему ни единой капли. Затем они крепко обнялись, насколько позволяли их оковы. Так и оставил я их принять смерть с легкой душой.

Мессер Джаннино. Ах, плутовка! По-вашему, стало быть, она его любила? Что ж, поделом ей!