Итальянская любовь Максима Горького

Можно оставить тему, но от себя не убежишь.

Вслух она этого, конечно, не сказала…

Они еще немного поболтали и распрощались, но холодок остался.

На душе было муторно. Ситуация складывалась дурацкая. Вроде бы у нее есть любимый человек, и в то же время его — нет. Одиночество — штука коварная. И больше всего коварная тем, что оно засасывает незаметно, исподволь. И тебе уже ничего не надо и ничего не хочется. И ты всем доволен, и вечера в одиночестве не кажутся такими длинными и бесцветными, как раньше. Ко всему ведь привыкаешь… И это опасно!

Анна понимала, что даже эти мысли разъедают ее как ржавчина. Их нельзя допускать, но от них никуда не деться.

Хорошо бы поговорить с Данилой по-серьезному, но ведь он уходит от темы, ускользает… Разговоры по скайпу сначала радовали, а теперь — раздражают. Что толку, что видишь предмет своей любви, дотронуться — нельзя, обнять — нельзя. Анна понимала, что она скучает по его шуткам, медвежьим объятьям, когда он сгребал ее в охапку, и она таяла в этих надежных и крепких руках. Рядом с ним весь мир приходил в изначальное равновесие… Пискнула эсэмэс, прервав ее мысли.

«Я все равно тебя люблю» — высветилось на экране мобильного.

— И на том спасибо, — сказала Анна вслух. — Сделал одолжение!

* * *

Флоренция. Наши дни

Семейные тайны — дело увлекательное. Даниэла стояла посередине комнаты, нахмурившись. Это была ее комната, из которой она сбежала, сделав прыжок в свободу. Но теперь она вернулась сюда. Правда, ненадолго. Ей нужно расспросить мать о том, о чем умолчала бабушка.

Но Даниэла не знала, как подступиться к матери. Ее безукоризненная, элегантная мать не слишком баловала Даниэлу. Может быть, это было не в ее характере, а может быть, она считала, что воспитание не должно быть излишне мягким. Но раз Даниэла здесь, то должна попытаться узнать бабушкины секреты.

— Я сделаю это! — решительно сказала она сама себе.

В столовой никого не было. Лишь предки взирали со старинных портретов. Даниэла подумала, что мать скорее всего в небольшом садике за домом. И не ошиблась.

Мать Даниэлы Валентина сидела в кресле и кидала мячик Джекки, золотистому ретриверу.

— Привет! — сказала Даниэла как можно беззаботней и плюхнулась в кресло рядом.

— Добрый день. — Мать подняла на нее глаза, искусно подведенные черными стрелками, и прищурилась.

— Хорошо выглядишь! И это при твоем образе жизни.

— Ты тоже прекрасно выглядишь. — Даниэла встала и, наклонившись, поцеловала мать.

— Ужасно по вам соскучилась.

— Если бы это было так, ты бы не удрала от нас.

Даниэла скорчила шутливую гримаску.

— Ну надо же девочке когда-то повзрослеть и начинать жить отдельно. Как Тони? — спросила она, переводя тему.

— Отлично! Поехал куда-то с друзьями. Я за него ужасно волнуюсь.

— И напрасно. Тони уже взрослый. Все твои дети выросли, мама, а ты не хочешь это понять.

— Ты пришла, чтобы сказать мне это? — холодно спросила мать. Вот так всегда. Мать умела одним щелчком поставить любого человека на место, включая собственных детей и мужа.

— Нет. Я… Я просто пришла навестить вас.

— Отец в городе, Тони уехал. Так что я одна. С Джекки.

Услышав свое имя, ретривер подбежал к хозяйке и улегся около ног, высунув язык.

— Ма, у меня есть один вопрос… — Даниэла заерзала. — Слушай, у нашей бабушки в молодости были русские друзья?

Даниэле показалось, что при этих словах лицо матери помрачнело. Или это игра света и тени?

— С чего ты это взяла?

— Понимаешь, — Даниэла откинула прядь волос, упавшую на лоб, — я недавно пришла к бабушке, она спала, а рядом лежало письмо. И…

— Ты не удержалась и прочитала его? Похвальное поведение, — язвительно заметила мать.

— Ну мамочка! Я нечаянно! Я ничего не могла поделать со своим любопытством!

— Это не оправдание.

— Да, я поступила плохо, но что сделано, то сделано! Так вот, в этом письме упоминалась какая-то Даниэла и русский писатель Максим Горький. Я потом полезла в энциклопедию. Он, оказывается, в России жутко популярный. Ну почти как у нас Д'Аннунцио.

Мать слушала внимательно.

— Я потом спросила бабушку о письме, но она наотрез отказалась обсуждать со мной это. И еще сказала, что семейные тайны — опасны. И я с тех пор изнываю. — Последнее слово Даниэла произнесла, умоляюще глядя на мать.

— Бабушка права!

— Но что там такое, мам? Это же старина глубокая. Прошлый век. И я уже не маленькая…

— Но и не взрослая.

— Мам! Твой шутливый тон здесь не уместен. Я же часть семьи. Я имею право знать. Что за секреты?

— Это все очень запутано… — тихо проговорила мать.

— И это повод держать меня в неведении?

— Мы пытаемся уберечь тебя…

— От чего? — быстро спросила Даниэла.

— От опасности.

— Боже мой! — От нетерпения девушка стукнула ладонью по столику. — Мама!

— Не сейчас, Даниэла. И больше не поднимай эту тему! — отрезала мать.

— Ну хорошо, — сердито сощурилась Даниэла. — Тогда я оставляю за собой полную свободу действий!

— Что ты еще надумала? — встрепенулась мать.

— Позже узнаете.

— Надеюсь, ничего, что шло бы вразрез с фамильной честью и уголовным правом?