Венеция была самым живым центром книгопечатания в Европе. Она давным давно догнала и перегнала и немецкие, и швейцарские центры, где были одержаны первые победы печатного дела. Здесь развернула свою деятельность знаменитая печатня Альдо Мануцци Старшего и его сына Паоло. А вокруг этих корифеев группировались десятки больших и малых предприятий, которые подняли типографскую промышленность Венеции на небывалую еще высоту. Государственная власть энергично поощряла типографское дело, и в этом еще раз сказался практический ум венецианцев.
Крупных писателей в Венеции не было, но все значительные произведения старых и новых писателей издавались там. Например, из 43 изданий Данте в XVI в. 32 были напечатаны в Венеции, из 130 изданий Петрарки — 110 принадлежали венецианцам. А в 1514—1668 гг. из 213 изданий «Неистового Роланда» Венеция дала 191. В последнее десятилетие XV в. Венеция выпустила 1491 название книг, Рим — 460, Милан — 228, Флоренция — 179. А в первое десятилетие XVI в., когда войны и смуты сильно сократили полиграфическую промышленность, Венеция дала 536 названий, Милан — 99, Флоренция — 47 и Рим — 41. Остальные страны Европы очень отставали не только от Венеции, но и от других городов Италии.
Интерес Синьории к типографскому делу объясняется очень просто. В случае необходимости Венеция могла забросать памфлетами самого сильного противника, как это произошло, например, когда венецианский монах-публицист Паоло Сарпи дерзнул выступить против такого гнезда обскурантов, как Тридентский собор. И, быть может, еще более яркий эпизод в этом отношении представляет собою публицистическая деятельность Пьетро Аретино.
После бурного разрыва с папским двором смелый памфлетист нашел убежище в Венеции, где не только его первый покровитель, дож Андреа Гритти, гарантировал его безопасность, но Синьория использовала перо Аретино для нападок на противников республики и для защиты ее от врагов. Аретино был, вероятно, самым даровитым публицистом Европы. Он обладал дерзостью, беззастенчивостью, беспощадным сарказмом и разящим остроумием. Его публицистический дар служил интересам буржуазии, разумеется, главным образом венецианской, с которой он себя связал. И помимо того, что он выполнял директивы Синьории, он действовал, отчетливо понимая, что победа феодальной реакции носит временный характер. Он оптимистически оценивал благоприятные перспективы буржуазии, несмотря на ее поражение в Италии.
Все то, что выделяло Венецию как представительницу передовой политики среди всех государств Италии, великолепно учитывалось различными политическими группировками Италии. Если где-нибудь возникали те или иные профессиональные объединения, нуждавшиеся для своей деятельности хотя бы в некоторой свободе, — их взоры немедленно обращались к Венеции. И все то, что питало какую-нибудь инициативу, требовавшую простора и опасавшуюся административных рогаток, опять-таки стремилось в Венецию. В Венецию устремились и создатели комедии дель арте.
II. СТАНОВЛЕНИЕ КОМЕДИИ ДЕЛЬ APTE
ДАЛЕКИЕ ПРЕДВЕСТИЯ
Первые данные о комедии дель арте, как о цельном художественном организме, появляются в 60-х годах XVI в., а если считать и непосредственных ее предшественников, вроде Беолько, то с 30-х годов этого столетия. Чтобы объяснить процесс возникновения комедии дель арте, необходимо, казалось бы, прежде всего исследовать культурную — в широком смысле этого слова — среду, в которой она сложилась. Что в социально-политических отношениях этих десятилетий порождало ту зрелищную форму, которая стала комедией дель арте? Что в культуре этих десятилетий определило кристаллизацию общественных зрелищ в тот организм, которым стала комедия дель арте?
Однако недостаточно было поставить эти конкретные задачи для исследования. Необходимо было установить не только близкие, но и далекие корни комедии дель арте, и когда в отдаленных эпохах находились аналогичные факты, научная мысль стремилась установить филиацию, т. е. непрерывную связь, между ними и комедией дель арте. Такую связь пытались протянуть иной раз так далеко вглубь веков, что для установления ее непрерывности не хватало фактов, а лакуны были такие значительные, что, в сущности говоря, ни о какой конкретной филиации не могло быть и речи. Однако, даже когда такое положение становилось ясным до конца, искатели далеких корней не успокаивались и старались заполнить большие пустоты фактами гипотетическими, существование которых не было подтверждено документами.
Долгое время очень большой популярностью пользовалась мысль, что комедия дель арте в том, что в ней особенно типично, продолжала традиции древнеримского мима. Маски там, маски здесь; буффонада там, буффонада здесь, импровизация — тоже. И даже если разобрать маски, каждую в отдельности, то аналогий найдется сколько угодно. Что же еще нужно? — спрашивали защитники идей далеких корней.