Итальянская народная комедия

В течение первой половины XVI в. реформационное движение сделало в Европе такие успехи, что две трети германской территории, скандинавские страны, Англия, Нидерланды, Швейцария отложились от папского престола и управлялись уже самостоятельными церковными установлениями. Франция с большим трудом устояла против натиска реформации, а Италию, хотя на ее земле стоял папский престол, также не раз потрясали движения, направленные против Рима. Папской власти, светской и духовной, пришлось трудно; она вынуждена была прибегнуть к целой системе оборонительных мероприятий. В Триденте долгое время (1545—1563) заседал собор, на котором католические прелаты, самые умные и самые злые, подлинные сторожевые псы римской церкви, ломали головы над тем, как справиться с реформационным движением. В 1540 г. был создан новый орден, который должен был в своей ярости и неукротимой злобе превзойти доминиканцев и даже инквизиторов: орден иезуитов.

Такова была обстановка, в которой пришлось начинать свою работу новому театру.

Его появление послужило сигналом к новым репрессиям против инакомыслящих. Они были тем более беспощадны, что организованного сопротивления силам реакции опасаться было нечего. После того, как была сокрушена Флорентинская республика (1530), вооруженных сил, защищавших свободу против двуглавой гидры феодально-католической реакции, в Италии не оставалось. Кто же стал жертвою этого террора?

Буржуазная историография не ставит этого вопроса. Разумеется, ей неизбежно приходится говорить о жестоких преследованиях против защитников республики во Флоренции и в других тосканских городах в 1530 г. и позднее, или о гонении на Галилея, или о кострах, на которых сгорели вожди реформационного движения в Италии (Аонио Палеарио и Пьетро Карнесекки), великий мыслитель Джордано Бруно, а также многие безвестные борцы за свободу мысли и свободу совести. Но систематическим обзором репрессий между 1540 и 1600 гг. (годом сожжения Бруно) никто из буржуазных историков не занимался. Это значило бы раскрыть во всей наготе зловещую, пагубную роль церкви и инквизиции. Поэтому об этих вещах в лагере буржуазных историков умалчивают. Между тем это очень важно, ибо раскрывает умонастроение тех годов, когда складывалась комедия дель арте: иначе невозможно понять некоторые особенности этого процесса.

Кто же был врагом феодально-католической реакции? Это не только активные борцы за свободную веру, как Палеарио, Карнесекки и их последователи; не только активные борцы за свободную науку, как Галилей и Бруно, а вообще люди свободолюбивых настроений, носители демократических начал, которые не хотели отрекаться от идеалов Ренессанса и сгибать шею перед кровавыми алтарями Тридентского собора и застенками иезуитов.

Другими словами, в Италии после победы феодально-католической реакции приняла особую остроту борьба между прогрессивной культурой Ренессанса, которая отстаивала идеологические завоевания двух предшествующих столетий, и реакционной феодально-католической идеологией. Эту борьбу первым благословил папа Климент VII, а укрепляли папа Павел III и его свирепый вдохновитель, кардинал Караффа, в будущем тоже папа, черный фанатик, недоступный жалости и состраданию.

В Италии в эти времена усилилась классовая борьба. Стояли одна против другой две культуры, две идеологии, непримиримо враждебные. Собираясь с силами, выкидывали свои знамена оба лагеря. Мы хотим разглядеть контуры этой борьбы, ибо она является основой того процесса, который, наряду с многими другими явлениями, привел также к созданию комедии дель арте. В исторических обзорах буржуазных историков мы не находим анализа фактов, которые говорят нам о классовой борьбе в Италии этого времени. А между тем мы знаем, что борьба эта в Италии шла, и факты, свидетельствующие о ней, анализировал Никколо Макиавелли. Маркс недаром назвал «шедевром» его «Историю Флоренции»^[13], в которой раскрыта социальная основа политической эволюции Флоренции, и недаром подчеркивал, что у Макиавелли «рассмотрение политики освободилось от морали, и был выставлен постулат самостоятельного подхода к политике»^[14]. Следом за Макиавелли об этих же фактах стали говорить, как о вещах, само собой разумеющихся, почти все итальянские историки XVI в., которых повседневная практика учила понимать смысл событий.