Итальянская новелла ХХ века

— А теперь вы должны вступить в фашио!.. Эй, и перестаньте, наконец, зевать! Вы понимаете, что речь идет о куске хлеба? О куске хлеба для вас и ваших детей!. Сколько их у вас?

— Трое. Последний совсем еще маленький.

— Сколько ему?

— Он родился через девять месяцев после приезда в наш город его превосходительства Муссолини, когда, — вы, наверно, помните? — мне еще дали на улице, простите за выражение, подзатыльник за то, что я не снял шляпу!

— Но при чем тут ваш ребенок?

— Очень даже при чем… В тот день вечером я был просто вне себя… я очень расстроился, синьор подеста… потому что я обязательно снял бы шляпу, если бы знал…

И я никак не мог уснуть… Я просил жену взять меня за руку и, плача, целовал ее… И вот, в общем, родился этот ребенок, которого, по правде говоря, мы совсем не хотели…

— Ваша жена, наверное, прекрасная женщина!.. Во всяком случае, Пишителло, вы меня поняли? Я отложу проверку служащих, а вы тем временем вступите в фашио!

— Господин подеста, если бы можно было не…

— Да вы, Пишителло, сошли с ума! Немало бывших депутатов и министров отдали бы все на свете, лишь бы их приняли в фашио. Но, увы, теперь уже каждая собака знает их как ярых демократов и «пополяри» [14]и мы не можем взять их к себе. И более того, если они не прекратят ворчать, то нам придется отправить их в ссылку… А вы еще заставляете себя упрашивать! Да что вы из себя строите? Вам что, наплевать на фашизм и на дуче?.. И перестаньте же, наконец, зевать!

— Синьор подеста, его превосходительство Муссолини — это бог, а я, простите за выражение, дерьмо. Но я всю жизнь прекрасно обходился без политики…

— Пишителло, до свиданья. Завтра вы мне скажете, желаете вы остаться на своем месте или хотите сменить профессию!

Пишителло поднялся со стула скучный-прескучный, отвесил несколько поклонов, которых никто не видел, так как подеста, обхватив голову руками, склонился над своими бумагами, и вышел, впервые в жизни засунув два пальца под воротничок, чтобы хоть немного его растянуть.

Вечером дома он рассказал жене о том, что с ним произошло.

— А ты что думал? — сказала жена. — Надо вступать!

Он ничего ей не ответил, пока тщательно не очистил грушу, не обтер свой перочинный ножичек о салфетку, не закрыл его и не спрятал в карман.

— Но Розина, — проговорил он после этого, — ведь я не фашист!

— Так стань им! — парировала жена.

Альдо Пишителло, не отвечая ни слова, протянул жене очищенную грушу, зажег окурок сигареты, положил руки на стол и, откинувшись на спинку стула, стал смотреть, как медленно выходят у него изо рта колечки дыма.

На что он уставился правым глазом из-под приподнятой брови, какой странный сон видел он другим, закрытым и, казалось, спящим глазом?

Почти целых два часа провел он так и не заметил, что со стола уже убрано, лампа на потолке потушена и в комнату проникает лишь слабый свет из коридора, а жена уже улеглась в постель.

— Альдо! — позвала она. — Иди сюда! Ложись! Я должна тебе что-то сказать…

Он густо покраснел, словно жена застала его на кухне тайком пробующим из кастрюли макароны, и, поспешно выполнив ежевечерние операции, вскоре уже лежал под одеялом.

— В сущности, — сказала жена, — фашизм — это замечательная вещь!

— Разве я отрицаю, — ответил он, относясь всегда с уважением к мнению других.

— Они нам построили дороги, везде теперь порядок, никто не беспокоит приличных людей; помнишь, как коммунисты тебя освистали за то, что ты нес в руке кулечек со сладостями, к тому же еще и не нашими?..

— Это были сладости господина мэра, — сказал Альдо Пишителло.

— Мне нравится, как они воспитывают подрастающее поколение! Ведь молодежь просто без ума от Муссолини!

— Разве я что-нибудь говорю… Но я никогда не занимался чужими делами и просто не понимаю, чего они хотят от меня со своим фашизмом!

— Послушай! — сказала жена, начиная раздражаться, — Тысячи и тысячи людей умнее нас с тобою говорят, что фашизм это хорошо, а ты тут разводишь целую историю вместо того, чтобы записаться в фашистскую партию.

— Да нет, я даже польщен! Но видишь ли…

— А папа? Знаешь, что сказал папа про Муссолини? Что этот человек ниспослан провидением! Если уж папа, наместник бога на земле, не сомневается…

Жена долго распространялась в том же духе, пока, приподнявшись в порыве красноречия на локте, не увидела, что супруг ее спит. Тихо-тихо она опустилась на спину и продолжала размышлять про себя. Около двух часов ночи, не в силах более сдержать злорадство, Розина разбудила мужа, чтобы поделиться с ним умозаключением, к которому пришла после столь долгого размышления.

— Нет, ты мне вот что скажи: ты что же, считаешь себя умнее папы?

— Что?.. Нет!.. Какого папы!.. — вскричал Альдо Пишителло в ужасе, который ему внушали по ночам все эти мысли о папах, императорах, королях, диктаторах, министрах, генералах, так напоминающие ему бездонные, темные ущелья, где свистит и завывает ветер. Но потом он успокоился, закрыл глаза и, проглотив слюну, еле слышно произнес:

— Завтра я вступлю в фашио!