Именно подробностями, как лопающимися от переизбытка сока шариками зрелого инжира, плодоносит древо жизни, и если можно было бы пренебречь извечной тягой читателей к захватывающим сюжетам, к извлечению какой-либо насущной пользы, он с удовольствием посвятил бы свои сочинения исследованиям чудес Божьих: полёту бабочки или же запахам моря.
Артур никогда не мог ответить на вопрос, в чём заключается сюжет той или иной его книги. Жизнь не втиснуть, как в прокрустово ложе, в формулу. Если втискивается, значит наверняка остались обрубленными самые плодоносные ветви, значит сочинение ущербно.
Он думал обо всём этом, когда за своими спутниками входил в лаково- красное здание ресторана, осенённое тенистыми акациями.
И снова, заказав обед, Пеппино исчез вместе с официантом. Артур понял, что опять не удастся заплатить за себя и за Машу. Оставалось пить пиво, есть жареных креветок и уповать на скорое окончание паразитической жизни — близился час прощания с этими на удивление щедрыми людьми, которые казались теперь давно знакомыми и родными.
Прошёл час, наконец, Пеппино со своей слоновьей фацией влетел в ресторан, торжествующе размахивая четырьмя голубыми листочками. Оказалось, он не только успел поколесить по Неаполю, найти Морской музей, но уже и купил входные билеты.
После обеда они подъехали к стоящему на отшибе большому белому зданию. Над его фронтоном было начертано — «STAZIONE ZOOLOGICA», так официально называлось это научное учреждение.
«Вот вы, голубчики, здравствуйте! Наконец-то я с вами встретился.» — произнёс про себя Артур Крамер, входя в длинный тёмный зал, освещённый лишь зыбкими отсветами подсвеченных софитами аквариумов. Огромные, они были вделаны в стены. Тянулись один за одним. Как выставка живых картин.
Стаи больших и малых рыб пронизывали воду хрустальной чистоты, кружили среди нежно–зелёных водорослей.
Посверкивая чешуёй, безмолвные существа, знакомые и незнакомые Артуру, перемещались за стёклами, похожие то на разноцветных птиц, то на плоские тарелки НЛО.
…Морской конёк задумчиво стоял в толще воды, похожий на знак вопроса. а под ним поверх усеянного камешками дна судорожно подпрыгивали прозрачные креветки.
Артур забыл о своих спутниках. Он готов был часами глазеть на этого забившегося в корзиночку осьминога, тоже пялившего на него свои глазки, на громадную морскую черепаху, то поднимавшуюся на поверхность глотнуть воздуха, то ныряющую в глубину.
Все они жили здесь порознь, и нужно было напрячь воображение, чтобы представить себе мир моря, где в толще его одновременно пребывают эти здоровенные тунцы, кособоко двигающиеся крабы, омерзительные, похожие на змей мурены, шевелящие усами среди обломков кораллов лангусты и омары. И ещё акулы, не представленные здесь, видимо, из-за своих размеров и прожорливости.
— Пора уходить, — раздался за спиной голос Маши. — Мы уже все осмотрели.
Артур оглянулся на неё, на добродушно улыбающихся Пеппино и Амалию. Его пронзило ощущение тайны. Перед ним были люди — существа, ходящие по суше, умеющие разговаривать, смеяться, одаривать своей дружбой…
Чувствуя себя виноватым за то, что опять потерял ощущение времени, Артур готов был послушно повернуть за всеми к выходу, как в глаза ему бросилась парящая за стеклом чёрная бархатная шляпа с огромными колышущимися полями. Грациозность, с которой эта шляпа перемещалась в воде, казалась уроком балета, мастер–класса. Никакая Плисецкая, никакой Барышников не могли сравниться с изяществом и благородством движений этой красивейшей разновидности ската.
Первозданным, вечным веяло от взмахов бархатных крыл, медленных пируэтов величавого сгустка жизни среди мёртвых стен аквариума.
И в то же время однообразное телепание этого ската, всех этих обитателей моря показалось Артуру до обидного бессмысленным, тягостным.
— Несчастные существа, — сказала Маша, когда они вышли на солнечный свет к автомобилю.