Итальянская записная книжка

Минут через пять Эммануэла вернулась с подносом, принялась снимать с него на стол тарелки с дымящимся супом–пюре из шампиньонов, поджаренные гренки к этому супу, салат из помидор, два омлета, вазочку с двумя ломтями шоколадного торта и два бокала кампари. Потом был подан и чай.

— Чувствую себя сукиным сыном, — сказал Артур, приступая к еде.

— Не беспокойтесь, умейте принимать дары… Рита успела рассказать мне историю отеля. Оказывается, построен её дедушкой сорок лет назад. Отель полюбили немцы. Приезжают сюда поколение за поколением. Одни и те же семьи. Помнит по именам, даже умерших.

— Как вы думаете, сколько сейчас здесь народа? — спросил Артур.

Маша обвела взглядом гудящий зал. Где‑то в глубине его маленькие девочки пели песенку. Послышались аплодисменты.

— Человек сто, включая детей.

— Семейный пансион, — подытожил Артур. — Вернутся в Германию. «Где вы были летом?» «В Венеции, на Лидо». Престижно.

— Почему вы так недоброжелательны? Ведь мы с вами тоже на Лидо, возле Венеции.

— Плохой христианин, — ответил Артур. — Каюсь. Давайте‑ка выпьем этот кампари за вас, Машенька.

…Неловко было, ничего не заплатив после такого ужина, подниматься и уходить.

В вестибюле они подошли к стойке администратора, где Рита одновременно работала с калькулятором и разговаривала по телефону. Поблагодарили её. И, не сговариваясь, повернули к выходу. Оба робели перед перспективой остаться вдвоём на ночь в номере.

Несмотря на поздний вечер, сырой и ветреный, все магазины по сторонам главной улицы были открыты. Повсюду слышалась немецкая речь. Отдыхающие делали перед сном моцион. Слонялись из магазина с магазин, разглядывали нарядные витрины с выставленными там золотыми и серебряными украшениями, гирляндами кожаных сумок, ремней, бумажников и разнообразными сувенирами, среди которых преобладали макеты гондол.

— Ну и скучища! — сказала Маша. — Давайте уйдём отсюда куда‑нибудь к морю.

Сворачивая в первый же проулок, Артур споткнулся о какой‑то каменный жёлоб, чуть не упал. Маша подхватила его под локоть и уже не отпускала.

Неожиданно перед ними открылся вход на пляж. Пунктир висячих фонарей освещал его пустое пространство, устланное деревянными матами, уставленное пёстрыми зонтиками и пластиковыми лежанками.

Адриатика гнала из ночной темноты длинные волны с фосфоресцирующими гребнями пены.

— Только не вздумайте купаться, — сказала Маша. Она словно слышала его мысли. — Холодно. Меня знобит.

— Не буду, — согласился Артур. — Пора на боковую. Завтра, сколько понимаю, предстоит целый день в Венеции, вечером поездом во Флоренцию, не так ли?

— Вы же знаете. Почему вы спрашиваете?

Они возвращались к отелю. Маша продолжала надёжно держать его под локоть.

— Машенька, создалось впечатление, что вы сговорились с доном Донато за моей спиной… Я ведь ни на что не рассчитывал, кроме как на купанье в море. Не мечтал попасть ни в Рим, ни сюда, ни во Флоренцию… Кстати, эти самые Алессандро и Мария–Стелла знакомы с Донато?

— Конечно, — улыбнулась Маша. — Чувствуете себя персонажем из Ильфа и Петрова, которого охмуряют ксендзы?

— Для меня что православные, что католики — все христиане. Если они христиане, — буркнул Артур, высвобождая руку и входя вслед за Машей в опустевший вестибюль отеля.

Рита, все так же работавшая за стойкой, подозвала, напомнила, что автобус в Венецию отходит в шесть тридцать утра, а в пять тридцать они должны будут спуститься в ресторан, где им будет подан завтрак. Пожелала спокойной ночи. И добавила — её дедушка хочет познакомиться, утром придёт на проводы.

И опять недоступная близость семейного очага, простой теплоты родственных отношений воскресили в Артуре привычную боль одиночества.

В номере, умывшись, он, вместо того, чтобы раздеться и лечь, прошёл на веранду. Стоял в темноте у раскрытого окна, слушал, как в отдалении тревожно подвывает сирена, а где‑то поблизости, совсем как в Москве, шаркает метла дворника.

— Что ты тут делаешь один? Почему не спишь? — Маша подошла, обняла за шею влажной после душа рукой. — Ну что ты тревожишься? Все хорошо. Все у нас хорошо, понимаешь?

Мягко, стараясь не обидеть, Артур отвёл её руку, усадил в кресло. Сам сел напротив.

— Машенька, раз навсегда — я для тебя не пара. Тебе захочется иметь ребёнка, нормального человеческого счастья. А я по сравнению с тобой — старик, того и гляди, могу совсем ослепнуть… Ты ведь умница, сама все понимаешь, правда? Со временем встретишь такого же, как ты парня, молодого, надеюсь, красивого.

Она рывком перегнулась через столик, схватила Артура за руку, поднесла к губам.

— Не надо. Я ведь тоже живой человек. Бог тебя не оставит, девочка. Ложись спать. Не обижайся на меня. Ладно?

Она ушла в комнату. Когда погас свет, Артур прошёл туда, разделся и лёг.

Машина кровать находилась на расстоянии вытянутой руки.

ЗАПИСНАЯ КНИЖКА