Итальянский фашизм

Патриотическая реакция требовала выхода и оформления, дышала местью и жаждою действий – вот источник фашизма. «Фашизм – правильно отмечает Дино Гранди – является не чем иным, как продолжением интервенционализма 1914-1915 годов… Против нас и против нашей несокрушимой веры восстал тогда многообразный блок, состоявший из нейтралистов, дезертиров, демократов-пацифистов, болтающих о всемирной филантропии, флибустьеров-финансистов и социалистов-зюдекумианцев[28], – Священный Союз своего рода, над которым, к счастью, одержала легко победу наша порывистая молодежь. По окончании войны наши бойцы вернулись домой, вернулись усталые, физически истощенные невероятными трудностями свершенных подвигов, но еще овеянные героическим духом военной эпопеи. Им пришлось очутиться лицом к лицу с грубой и циничной послевоенной действительностью»[29]. «Фашизм, – пишет Горголини, – это армия нового поколения, выигравшего войну»[30].

23 марта 1919 года в бурлящем Милане, в маленьком зале торговой школы на площади San Sepolkro, собралось несколько десятков человек: ардити, легионеры, экс-комбатанты. Их воодушевляли чувства патриотического гнева, ненависти к союзникам, презрения к собственному правительству, воли к национально-народной революции; большинство их пришло слева – от социалистов и синдикалистов. Это были первые фашисты. Их возглавлял Муссолини. «Первых фашистов была горсточка» – вспоминал он об этом собрании через пять лет.

Они организовали «союз участников войны» для новой борьбы – Fascio di combatimento. Перед ними жив был недавний пример – Fascio di difensa nazionale, созданный депутатами жюскобутистами после Капоретто для борьбы с нейтрализмом и пацифистскими настроениями. Но еще теснее и непосредственнее их организация чувствовала себя связанной с предвоенной пропагандою Муссолини. Тот же боевой патриотизм, та же волевая устремленность, то же чутье массовой психики, уменье воодушевлять, увлекать массы. Однако теперь широким массам было не до них: гремели иные кумиры.

Фашизм 19 года выступает сразу с кричащими национально-революционными лозунгами. Муссолини старается подчеркнуть, что по-прежнему он, подобно Гарибальди, совмещает в себе националиста и революционера-республиканца. Он выражает волю и чувства фронтовиков: «необходимо, – твердит он, – сообщить войне социальное содержание, и массы, защищавшие отечество, не только вознаградить, но и, для будущего, спаять их с нацией и ее развитием». Программа рядового фронтовика ясна: спасение нации, укрепление ее достоинства, обеспечение ее счастья и – «обеспечение героям окопов, – людям труда, – возможности воспользоваться революционными плодами революционной войны».

С этим вполне согласуются симпатии и национального пролетариата. Вот почему когда в мае 1919 под Миланом вспыхнула бурная рабочая забастовка и рабочие, захватив фабрику, подняли над нею не красный, а национальный флаг, – Popolo d'Italia демонстративно становится на сторону рабочих. Однако подзаголовок «ежедневная социалистическая газета» все же исчезает с первой страницы фашистского официоза и заменяется другим: Giornale dei combattenti e dei produttori, газета бойцов и трудящихся. Главная задача в поднятии производства – проповедует фашистский орган. Если рабочие союза смогут поднять производство, пусть занимают они место предпринимателей!

Первый съезд фашистов в Милане проходил в атмосфере вопросов внешней политики по преимуществу. Говорятся горькие слова по адресу союзников. Развертывается программа-максимум итальянского «демократического империализма». Съезд провозглашает, что национальная безопасность Италии может быть достигнута лишь путем удовлетворения ее притязаний в Альпийской области и на Адриатическом море, т.е. присоединения к ней Фиуме и Далмации. Муссолини в своей речи не жалеет красок и меньше всего хочет быть умеренным. Широкими мазками рисует он программу Великой Италии: «По нашему убеждению, – провозглашает он, – северная граница Италии должна доходить до Бреннера… Мы настаиваем на том, чтобы ее восточная граница достигала Невозо, ибо это есть естественная граница нашей родины. Мы не можем оставаться глухими к борьбе за Фиуме, мы глубоко чувствуем жизненность уз, связующих нас не только с итальянцами Зары, Рагузы, Катарро, но и с итальянцами Тессино, даже с теми итальянцами, которые не желают быть ими – с итальянцами Корсики, с итальянцами, живущими по ту сторону океана, с этой огромной семьей, которую мы хотим объединить под эгидой общей расовой гордости».