Читаем Итальянский футуризм. Манифесты и программы. 1909–1941. Том 2 полностью

Наша ближайшая программа – это ожесточённое сражение против итальянского пассеизма во всех его отвратительных формах: археологии, академизма, сенилизма, квиетизма, трусости, пацифизма, пессимизма, ностальгии, сентиментализма, эротического наваждения, эксплуатации иностранцев и т. д. Наш ультраагрессивный, антиклерикальный, антисоциалистический и антитрадиционный национализм основывается на неисчерпаемой силе итальянской крови и борется с культом предков, который отнюдь не укрепляет расу, но доводит её до анемии и разложения. Но мы преодолеем эту ближайшую программу, частично уже реализованную за шесть лет непрерывных сражений.

В своей тотальной программе Футуризм – это атмосфера авангарда; это – лозунг всех новаторов или интеллектуальных вольных стрелков всего мира, это – любовь к новому, страстное искусство скорости, систематическое порицание древнего, старого, медленного, эрудированного и профессорского; это – новый способ видения мира, новое право любить жизнь, восторженное прославление научных открытий и современных механизмов, знамя молодёжи, силы, оригинальности любой ценой; стальные воротнички против привычки ностальгических ханжей; неистощимый пулемёт, наведённый на армию мёртвых, подагриков и оппортунистов, которых мы хотим лишить власти и подчинить смелой и созидательной молодёжи; это – патрон динамита для всех почтенных руин.

Слово футуризм содержит самую обширную формулу обновления, которая, будучи одновременно гигиенической и возбуждающей, облегчает сомнения, разрушает скептицизм и собирает все усилия в огромной экзальтации. Все новаторы встретятся под знаменем футуризма, потому что футуризм провозглашает необходимость всегда идти вперёд, и потому что он предлагает разрушить все мосты, предоставленные трусости. Футуризм – искусственный оптимизм, противоположный всем хроническим пессимизмам; это – непрерывный динамизм, вечное становление и неутомимая воля. Футуризм, таким образом, не подчиняется ни законам моды, ни изнашиванию временем, это не клика и не школа, но скорее большое солидарное движение интеллектуальной доблести, в котором индивидуальная гордость есть ничто, в то время как воля к обновлению – всё.

Многие писатели, полу футуристы или мало приверженные футуризму, создали у итальянской публики абсурдную путаницу между футуризмом и чем-то вроде дилетантской революционности, плодом пессимизма, интеллектуальной анархии, изоляционистского индивидуализма, художественной антисолидарности и наглых выходок. Так что многие думают, что достаточно восставать против всех и вся, выворачивать наизнанку все общепринятые принципы, ежедневно систематически противоречить себе, разрушать ради разрушения, в конце концов, извергать ругательства, чтобы быть футуристами.

Мы инициаторы разрушения, но ради того, чтобы построить заново. Мы расчищаем груды обломков, чтобы иметь возможность двигаться вперёд. Мы считаем футуристской абсолютную искренность мысли и выражения. (Напр<имер>: Мафарка-футурист и Король-кутёж2.) Вульгарность и непристойность, самые лёгкие и самые древние, которые некоторые по недоразумению называют футуристскими, мы, наоборот, считаем пассеизмом.

Футуризм – это: усиление и защита итальянского гения (творчество, импровизация) против наваждения культуры (музеи, библиотеки); солидарность новаторов итальянцев против мафии академиков, оппортунистов, плагиаторов, комментаторов, профессоров и хозяев гостиниц; подготовка атмосферы, благосклонной к новаторам; отвага ради бесконечного итальянского прогресса; героическое бескорыстие в том, чтобы дать Италии и миру больше силы, больше мужества, больше света, больше свободы, больше новизны, больше эластичности; походный и боевой порядок + батареи за спиной, чтобы никогда не отступить.

Футуризм хочет грубо вводить жизнь в искусство; он атакует старый идеал эстетов, статический, декоративный, женственный, жеманный, капризный, который ненавидит действие. В последние 30 лет Европа была заражена отвратительным, склоняющимся к социализму интеллектуализмом – антипатриотичным, интернационалистским, который разделяет тело и дух, восхищается глупой гипертрофией мозга, учит прощать обиды, провозглашает вселенский мир и исчезновение войны, ужасы

Перейти на страницу:

Похожие книги

1612-й. Как Нижний Новгород Россию спасал
1612-й. Как Нижний Новгород Россию спасал

Памятник Кузьме Минину и князю Дмитрию Пожарскому, установленный на Красной площади в Москве, известен всем. Но хорошо ли мы знаем биографии этих национальных героев, исторический контекст, в котором они действовали, идеи, которыми вдохновлялись?В начале XVII века Россия захлебнулась в братоубийственной Смуте. Вопрос стоял о существовании Руси как государства. Интриги верхов и бунты низов, самозванщина, иностранная интервенция, недолгое правление Василия Шуйского, первое и второе народные ополчения, избрание на царство Михаила Романова — обо всем этом рассказывается в книге на большом фактическом материале.Огромную роль в сохранении суверенитета страны сыграл тогда Нижний Новгород. Город не только отбил войска интервентов и узурпаторов, но и подвигом Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского поднял народ на защиту страны в 1612 году.Да, Россию в итоге спасала вся страна. Но без Нижнего могла и не спасти.

Вячеслав Алексеевич Никонов

Публицистика / Учебная и научная литература / Образование и наука
XX век: проработка прошлого. Практики переходного правосудия и политика памяти в бывших диктатурах. Германия, Россия, страны Центральной и Восточной
XX век: проработка прошлого. Практики переходного правосудия и политика памяти в бывших диктатурах. Германия, Россия, страны Центральной и Восточной

Бывают редкие моменты, когда в цивилизационном процессе наступает, как говорят немцы, Stunde Null, нулевой час – время, когда история может начаться заново. В XX веке такое время наступало не раз при крушении казавшихся незыблемыми диктатур. Так, возможность начать с чистого листа появилась у Германии в 1945‐м; у стран соцлагеря в 1989‐м и далее – у республик Советского Союза, в том числе у России, в 1990–1991 годах. Однако в разных странах падение репрессивных режимов привело к весьма различным результатам. Почему одни попытки подвести черту под тоталитарным прошлым и восстановить верховенство права оказались успешными, а другие – нет? Какие социальные и правовые институты и процедуры становились залогом успеха? Как специфика исторического, культурного, общественного контекста повлияла на траекторию развития общества? И почему сегодня «непроработанное» прошлое возвращается, особенно в России, в форме политической реакции? Ответы на эти вопросы ищет в своем исследовании Евгения Лёзина – политолог, научный сотрудник Центра современной истории в Потсдаме.

Евгения Лёзина

Политика / Учебная и научная литература / Образование и наука
История Церкви. Вторая ступень. История
История Церкви. Вторая ступень. История

Известный публицист и специалист по истории христианской Церкви Андрей Зайцев приглашает совершить прогулку во времени и пространстве и увидеть Церковь через судьбы составлявших ее людей – великих и обыкновенных, святых и грешных. Опираясь на исторические свидетельства и научные источники, автор касается множества трудных тем, таких как святость и жестокость римских императоров, война христиан-крестоносцев с христианами-византийцами, старообрядческий раскол на Руси и гонения на Церковь в советскую эпоху.Книга поможет не только узнать двухтысячелетнюю историю Церкви, но и найти ответы на острые вопросы, которые стоят перед христианами в наши дни.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Андрей Николаевич Зайцев

Религиоведение / Учебная и научная литература / Образование и наука
Владимир Шаров: по ту сторону истории
Владимир Шаров: по ту сторону истории

Владимир Шаров (1952–2018) как личность и как писатель вобрал в себя несколько интеллектуальных и культурных традиций, без которых нельзя понять Россию ХХ и XXI веков. Эта книга – первая попытка осмыслить вклад Шарова в художественный мир последних десятилетий. Литературоведы, историки и философы размышляют над поэтикой, философией и историософией его романов. Шаров писал свои тексты, задаваясь прежде всего вопросом об истоках и причинах русской революции и советского террора. Он сам произвел революцию в жанре исторической прозы, причем не только русской. Авторы сборника ищут разгадку тайны созданного Шаровым типа исторического письма – одновременно фантастического и документального, философского и пародийного, трагического и до слез смешного. Они пытаются дать ответы на вопрос о том, как идеи Шарова соотносятся с мыслями его предшественников и учителей, от Толстого до Платонова.

Анастасия де ля Фортель , Коллектив авторов , Марк Липовецкий , Марк Наумович Липовецкий , сборник

Литературоведение / Учебная и научная литература / Образование и наука