Приказ был воспринят серьезно (хотя нам до сих пор было неясно, почему Холмс боится внешних дворцовых окон), и вскоре мы собрались в королевской столовой на первом этаже – до конца дня она служила нам импровизированной штаб-квартирой. Я не случайно употребил военный термин: по мере того, как тянулся день, а Майкрофта Холмса все не было, и он не подавал о себе никаких вестей, напряжение нарастало и опасения росли: что если наши противники обзаведутся новыми помощниками и явятся сюда, дабы беспрепятственно унести нажитое нечестным путем богатство Вилла-Верняка Сэдлера, которое он оставил прошлой ночью. Холмс подумал об этом и решил, что нам лучше отправиться в башню – посмотреть на оставшиеся деньги, чтобы оценить вероятное число наших новых противников; если же денег осталось относительно немного, то не исключено, что Вилл Сэдлер поступится остатком своего богатства, чтобы беспрепятственно сбежать с основной суммой. Возможно также, что Верняк выполнит свой воровской договор с лордом Фрэнсисом и
Итак, сразу после чая мы с Холмсом и Хэкеттом собрались и отправились в старые покои королевы Марии; в самую древнюю, первозданную часть дворца, туда, где якобы обитает дух Давида Риццио, и где кроется причина жестокой и нелепой гибели Синклера и Маккея. (Разумеется, ни миссис Хэкетт, ни мисс Маккензи даже не пришло в голову пойти с нами; мы решили, что Роберту Сэдлеру и Эндрю лучше остаться с женщинами – успокаивать их, а также защищать, если события примут серьезный оборот, а мы еще не будем готовы). Хэкетт взял острый, как бритва, нож для потрошения и фонарь, а я совершил набег на оружейную комнату дворца в поисках чего-нибудь посущественнее «наладонного защитника», и обзавелся двустволкой двенадцатого калибра с широким чоком [24]
. Теперь у нас троих была надежда сойти за серьезный боевой отряд. И вот мы наконец вошли в комнаты, давным-давно породившие источник наших сегодняшних бед.– Разумеется, – сказал Холмс, когда мы начали подниматься по каменной винтовой лестнице в северо-восточном углу башни, – все наши теории строятся на предположении, что Давид Риццио
Хэкетт в ответ выдавил из себя подобие улыбки, хотя было совершенно ясно – он это делает лишь из вежливости. Я, однако, мог позволить себе высказаться откровенно:
– Знаете, Холмс, мне кажется, что в нашей ситуации, а особенно – учитывая, что
– Легкомыслие? – переспросил он. – Я был абсолютно серьезен.
– Неужели? – У меня не было ни сил, ни желания опять обсуждать все более надоедавшую тему. – Ну что ж, я думаю, так или иначе мы скоро узнаем правду.
– Узнаем?
– Конечно.
Когда свет, проникавший из дворцового вестибюля на лестницу, стал меркнуть, Хэкетт зажег тусклый фонарь, который отбрасывал пугающие тени на каменные стены все время сужающейся лестницы.
– Если, – продолжил я, почему-то шепотом, – мы обнаружим, что воровская добыча лежит нетронутая, значит, несомненно, вчера вечером мы в самом деле слышали вашего друга, дух синьора Риццио; очевидно, он и после смерти не утратил интереса к новинкам итальянской музыки!
Я немедленно пожалел об этих игривых словах; а через несколько минут уже всерьез раскаивался…
Глава XII