Итальянский секретарь

Я выкинул из головы вопросы и наконец повиновался, заботясь не объяснениями, а спасением жизни само́й преследуемой девушки; сейчас она действительно, пятясь, выпадет из окна, где нет ни балкона, ни террасы, которые могли бы замедлить падение; она полетит прямо вниз, и этот смертельный полет закончится на посыпанной гравием дорожке под башней.

Полицейские, услыхав команду Холмса, бросились ко мне, и мы, схватив одеяло, растянули его под окном башни – и вовремя, потому что еще секунда, и мисс Маккензи завизжала, поняв, что отступила слишком далеко, и вывалилась через раму древнего окна, которое с грохотом разлетелось.

Девушка понеслась к земле, где я, с помощью крепкого полицейского (тем самым с лихвой загладившего то, что его командир перед тем отказал нам в помощи), умудрился поймать ее на толстое, мягкое одеяло. Мисс Маккензи ненадолго оглушило, но я быстро осмотрел ее и понял, что в остальном она невредима.

– Чтоб мне провалиться, доктор, – сказал один полицейский. – Девчонка-то миленькая. Чего это она, а?

– Боюсь, не могу сказать, – ответил я.

– Эх, – снисходительно сказал другой, – какая уж тут тайна? Это ж Элли Маккензи, она с Виллом Сэдлером гуляла!

Вслед за этим воцарилось полное согласие по данному вопросу и прозвучало несколько реплик, дававших понять, что деликатное положение девушки ни для кого не секрет: вне сомнений, это стало возможным после похвальбы Вилла-Верняка Сэдлера в пивной – еще одного проявления свинской его натуры.

Дальнейшие измышления по сему поводу прервал голос Холмса:

– Ватсон! Бегите наверх по винтовой лестнице, а я перекрою потайную! Не теряйте ни секунды – и не забудьте оружие!

И он исчез, не успел я уточнить, действительно ли кто-то был в башне с девушкой; однако возможность изловить какого-то грозного противника вселила во все мои действия новую решимость. Приказав полицейским охранять мисс Маккензи, я схватил «Холланд и Холланд» и бегом помчался к очень старой двери в основании башни – дверь была так узка, что в нее можно было протиснуться только боком. Я навалился на нее всем телом, и она открылась с неимоверным тягостным стоном, а я осознал, что от основания каменной винтовой лестницы меня отделяет лишь несколько коротких шагов. Я помчался наверх, и топот моих башмаков отдавался эхом в камне вокруг – но не настолько громко, чтобы я, поднявшись примерно до половины, не услышал других шагов, движущихся в противоположном направлении. Приписав эти шаги пока не установленному нами оскорбителю мисс Маккензи, я остановился, вскинул винтовку и прижался спиной к каменной стене, поскольку отдача мощного оружия могла потревожить старую рану в плече.

Я ждал, шаги близились и ускорялись, и я услышал сопровождавшее их тихое непонятное бормотание. Сначала я подумал, что человек невнятно произносит слова и потому я их не разбираю; потом – что я их не разбираю из-за эха от изогнутой каменной лестницы; и наконец я не мог не прийти к очевидному выводу: человек говорил не по-английски.

Пытаясь не думать об этом – ибо уроженцем здешних мест был этот человек или же чужаком, он пребывал в сговоре с Виллом Сэдлером и потому представлялся мне противником опасным, – я ждал приближения негодяя, наведя прицел винтовки на середину лестницы. Сняв предохранитель, я ждал, и наконец передо мной нарисовалась невысокая фигура – но в тот миг, когда я уже совершенно был готов спустить курок, я кое-что заметил.

Хотя в полумраке виднелся лишь силуэт, света хватило, чтобы разглядеть над левым плечом человечка явно выраженную массу плоти – нарост, в коем при обычных обстоятельствах я бы без труда распознал горб…

Не то содрогнувшись в ужасе от столь знакомого уродства, не то желая, чтобы противник мой не улизнул, я быстро выстрелил. Шум, раздавшийся в замкнутом пространстве, был почти невыносим – воздушная волна больно ударила по барабанным перепонкам, однако я все же уловил, что, развернувшись и опять бросаясь наверх, человечек испуганно и невнятно выкрикнул какое-то проклятье. Я не смог разобрать точных слов, но, несомненно, то был иностранный язык, и я даже знал какой: только один народ в южной Европе выпаливает свою речь, словно из пулемета «Максим»…

– Промахнулся, – бормотал я, вовсе не удивившись промаху – в такой-то спешке, – но все равно не желая признаваться себе в том, что я видел и слышал. Человечек по-прежнему улепетывал по лестнице, и вскоре меня сверху окликнул Холмс:

– Ватсон! Вы как там?

– Вполне! – крикнул я в ответ, хотя отдачей винтовки меня в самом деле чувствительно ударило по плечу. – Стойте где стоите, Холмс! Он бежит к вам!

– Нет! – крикнул в ответ мой друг. – Меня он уже миновал! Но я его вижу!

И тут я услышал топот множества ног; он отдавался эхом и смешивался в полную какофонию. Морщась и держась за плечо, я снова побежал вверх по лестнице. Помню, что на бегу я бормотал себе под нос:

– Гэльский. Может, он говорил по-гэльски…