Итальянский секретарь

– Это требушет[27], Ватсон, – ответил мой друг, довольно рискованно усаживаясь на подоконнике открытого окна. – Услышав о необычных увлечениях Вилла-Верняка, я сразу заподозрил… Вы, наверное, помните, что средневековые армии такими машинами швыряли чумные трупы в осажденные города. Это объяснило бы загадку тела Маккея – и место, где его нашли, и состояние тела. А мисс Маккензи, как вы помните, подтвердила, что у Сэдлера такая вещь имелась. Но все равно я был очень рад увидеть эту машину своими глазами – это одно из самых необычных объяснений в моей практике!

– И верно! – согласился я, внезапно поняв, что я, как и мой друг, смотрю на огонь с улыбкой. – Приятно смотреть, как ее пожирает огонь, верно, Холмс?

– Абсолютно.

– Может, нам надо принять участие в поисках? Сэдлера то есть.

Холмс лишь спокойно покачал головой:

– Полиция его найдет, скорее всего. Но, хоть Сэдлер и незаурядный преступник, не его злая воля управляла этим делом. Мозгом заговора в гораздо большей степени служил лорд Фрэнсис – и все же в этом деле многое не поддается простому объяснению и не походит на обычное преступление.

– Не буду спорить, Холмс.

Мой друг поднял голову и хлопнул себя по колену.

– А теперь нам, может быть… Ватсон! – Внезапно на его лице отразился ужас. – Берегитесь!

Краем глаза я засек быстро приближающийся объект слева и машинально подался назад, внутрь здания. Не успел я спрятаться, как бедные мои барабанные перепонки опять чуть не разлетелись от гневного пронзительного крика явно сбитой с толку хищной птицы; я тут же понял, что это огромный ястреб-тетеревятник, на вытянутых когтистых лапах которого болтались две длинных кожаных полосы. Когти эти были идеальными режущими орудиями, при помощи которых птица, очевидно, собиралась меня изуродовать, как когда-то изуродовала Хэкетта; Холмс вовремя предупредил меня и тем самым спас, но сердце у меня колотилось как бешеное.

– Проклятая тварь! – крикнул я, оглядываясь кругом и вспоминая, что оставил «Холланд и Холланд» в трапезной. – Если б я не забыл ружье!

Мой друг засмеялся:

– Хотите сказать, вы такой меткий стрелок, что снимете птицу, хоть и крупную, одиночным выстрелом в темноте?

Я осторожно высунул голову наружу и как раз успел увидеть крылатого охотника, величественно – спору нет – удаляющегося в залитое лунным светом небо, прочь от огня, дворца и жестокого ловчего, который так грубо лишил птицу свободы, сломив, пусть лишь на время, ее гордый дух.

– Нет, Холмс, не хочу – и, по правде сказать, я рад, что бедное создание вырвалось на свободу.

– Оно – символ всего этого дела, Ватсон, – задумчиво произнес Холмс, когда птица последний раз прокричала в отдалении. – Если уж у этой истории должен быть какой-то символ. Благородный, хоть и яростный, дух, загнанный в ловушку растленным негодяем, вынужденный служить его извращенным, низким целям… А теперь этот дух вернулся в свою стихию, туда, где его место, где жизнь и смерть вновь получают сверхъестественный смысл, непостижимый для нас, цивилизованных людей. – Холмс проводил глазами удаляющегося ястреба. – Хотя бы этот урок мы извлекли из происшедшего здесь, во дворце… и если нам повезет, мы сюда больше никогда не вернемся.

Глава 16 Сумерки на Бейкер-стрит

Остаток нашей шотландской поездки стоит совершенно особняком от нескольких безумных и опасных дней в Холируд-Хаусе. Нас призвали в Балморал предстать перед Ее Величеством, но мы с Холмсом решили, что сначала должны содействовать полиции в задержании остальных сбежавших преступников. Как и предсказывал Холмс, Вилла Сэдлера вскоре задержали при попытке покинуть страну морем; на суде он постарался представить себя беспомощной пешкой в руках коварного аристократа – обычно в Шотландии этого достаточно, чтобы обеспечить себе сочувствие суда и публики; но у него ничего не вышло. Жители Эдинбурга разгневались на Сэдлера за то, что он так цинично использовал их старинную легенду и поверья, и потребовали преступнику сурового наказания. Забылось приятельство и дружба Вилла-Верняка с солдатами замкового гарнизона, с барменами в отелях и городскими лавочниками; и в конце концов Сэдлеру довелось испытать то же, что некогда королеве Марии, – ужас долгого, одинокого шествия ранним утром к месту казни.

Что же до сообщников, Сэдлер до конца отказывался назвать кого-либо, даже в обмен на возможное смягчение приговора. Возможно, он лишь хотел защитить брата; быть может, у него даже было какое-то свое, искаженное понимание чести; а может быть, как я всегда предполагал, он унес с собой в могилу истории, которым там самое место…