Она сидела на кровати и поглаживала Скрипку, свернувшуюся, словно кошка, на коленях хозяйки. «Скрипочка! Милая! Он мне врал! Говорил: знать не знает никаких русалок… А, может, это уже заговор начал действовать, и он забыл обо всем на свете, кроме любимой жены? Ох, не знаю, Скрипочка. Мне б, конечно, хотелось, чтобы он любил меня просто так. Ну, или потому что я красивая. Без волшебства. Мне кажется, я заслуживаю такой любви. Но он не может… Только меня… Я от этого бешусь и дурнею! Вот и приходится к маленьким хитростям прибегать».
***
Вбирая в себя вечернее солнце, шелковые шарики пудры облачались в кляр из жемчужных крошек. Перламутровая кисть с соболиным наконечником одевала лицо в невесомый бархат. Другая кисть, поменьше и потоньше, работала над цветом и формой губ. Еще несколько тюбиков удлинили ресницы, нарисовали мушку над верхней губой, слегка коснулись щек розовой пыльцой, проработали линию бровей.
– Собираешься с такой тщательностью, будто ужинать идем к моей бывшей.
Хитрый прищур.
– Разве ты с ней не спал?
Закурил, провел рукой по волосам, усмехнулся.
– А один раз считается?
– Даже одна десятая этого самого одного раза считалась бы!
– Светлячок! Я тебя обожаю!
А как она его обожала!
Обожала до слез, до коликов в животе! Так сильно, что аж дух захватывало, и мурашки пробегали от макушки до самых пяточек…
Обожала через время и расстояние, сквозь весну и осень. Обожала, обожала, обожала. Без конца и края…
Бабочки, живущие в ее животе, расправляли атласные крылышки, стоило им заслышать его имя, или окунуться в шлейф его духов, или…
С гостями она была вежлива, но холодна. Она не судила о них по дизайнерам, выкраивающим им платья и туфли-лодочки. Ее не занимали разговоры о деньгах и политике. Она предпочитала обходить стороной сплетни и слухи. Мечты… Вот, что, действительно, было для нее любопытно. Она с жадностью изучала мечты окружающих. Она обладала даром чтения мечт. Жаль, что не даром чтения мыслей…
Ее внимание привлекла одна девушка,.. мечтающая о собаке. Большой такой, пушистой собаке, с которой она спала бы в обнимку. Да, она бы променяла своего маленького холодного мужа на большого теплого пса. И даже не сомневалась бы ни минуту, если б к четвероногому другу прилагались кредитки. Но! Ждали ее бесконечные ночи с холодным мужем…
***
Она не умела дозировано выражать свои эмоции.
Ей не мог кто-нибудь просто нравиться. Или мог, но не более одного дня. Потом непременно начиналась любовь. Большая, настоящая, и красивая.
Она не могла просто кого-нибудь ненавидеть. Если уж она ненавидела, то ненавидела до комков в горле, превращающихся в ангину,.. до изгрызенных ногтей,.. до испачканного тушью лица…
Этим вечером она сидела в огромном красном шерстяном шарфе, с градусником под мышкой. Доненавиделась!
– Как ты, светлячок?
– Горлышко… Болит!
– Потому что вчера в шарф свой кутаться надо было!
– Потому что не надо было на ту, в черном платье, смотреть. – Закашлялась. —
Она только о собаке и мечтает. Ни о мужчине новом, а о большом пушистом псе, имеющем счет в банке!
– Значит, я ей не понравился? Даже чуть-чуть?
– Я тебя ненавижу!
Кинула в него подушку. Он увернулся.
Подушка налетела на хрустальную вазу. Та, в свою очередь, споткнувшись, о книжку, стоящую впереди, расплескалась лужами, растеклась хрусталинками.
– Светлячок! – Укоризненный взгляд.
– Мои розы!
– Похоже, все переломались… Но ты не переживай! Я-то знаю, что на самом деле ты очень добрая. А вспышки гнева – это, скорее исключения, нежели правила.
– Все шутки шутишь… Продолжай-продолжай, а я тут полежу тихонечко, поболею… Умру вот однажды…
– Ой, прекрати! Разговоры о смерти никак не вяжутся с твоим нежным возрастом.
Тучи заслоняли солнце. Листья деревьев шептали друг другу сказки. Земля ласкалась об уходящие солнечные лучи. Кошки целовались перед сном.
Она выглянула в окно. «Как хорошо-то!.. Боже, спасибо тебе за эти чудесные картинки!»
Он поцеловал ее ключицу. «Пожалуйста, Светлячок!»
***
Солнце напоследок распахнуло лучи. Тучи всплакнули. Город начал погружаться в чернила…
«Что это?» На письменном столе лежал толстый альбом в белом кожаном переплете. «365 закатов в году», инкрустированное перламутром, украшало обложку.
– Светлячок! Я уплываю… Надолго… На целый год… И я никак не могу отменить этот… Круизик… Это очень важно! Работа! Ты же понимаешь… Ну, не расстраивайся, малыш! Не могу тебя такую грустную любить. Ты же знаешь, что слезам на щеках я предпочитаю ямочки. Ну-ну, успокаивайся, давай!
Она была растеряна, расстроена, расстреляна… Очень… Он никогда не оставлял ее одну так надолго…
Да, ей больше нравилась ее собственная квартира-малышка с коробкой для солнечных зайчиков, с куклами, кружевами и прочей красотой… НО
ей нравилось только время от времени там бывать. Ей нравилось только время от времени ощущать свободу, самостоятельность. Она ими очень дорожила, да! НО 365 дней свободы и самостоятельности – это было слишком!Не нужно так надолго уезжать… Ну, пожалуйстааааааааааааааааааааа!