Италия De Profundis

Я не сказал ни слова.

Человек-шаман повторил мне то, что рассказал ему мертвый, присутствующий за моей спиной в жидкой транссубстанциальной форме. Я мгновенно чувствую к шаману глубокую симпатию, схожую с уважением к его познаниям. Я впечатлен тем, что услышал о себе столько правды от человека, видящего меня впервые. Все, что он сказал, – правда, кроме, разве, того, чего я сам еще не знаю. Но я полностью доверяю всему, что он предрек.

Мертвые стоят рядом с нами, за нашей спиной, не растворенные. Их конечностей не видно. Легкие мерцающие сгустки, перемещающиеся со скоростью, превышающей скорость света. Свет, вышедший за пределы света. Существует смысл «я» вне тела. Когда шаману было семь, он вместе с матерью поднимался по лестнице в больнице города Комо, как вдруг увидел женщину, выходящую из покоя. Он увидел за ее спиной прозрачную фигуру, которая что-то говорила и спросил: «Мама, а что такое глиобластома?»

Он узнал от мертвых названия многих болезней, которых не слышал прежде.

Картезианские диагнозы, которые ему нашептали.

Он точно знает, когда и как умрет каждый из нас.

Все детство он провел в одиночестве, но никогда не оставался один: годами он вел разговоры с вестниками, существующими за пределами существования. Ему известна множественность вселенных, среди которых находится и наша грубая свинцовая вселенная, которую мы воспринимаем в состоянии бодрствования.

Женщина, выходившая из больницы, страдала глиобластомой, неизлечимой формой раковой опухоли, о чем и сообщила матери мальчика.

Он видит комету и хвост кометы уже сейчас, поутру: ту самую комету, которую мы увидим позже, гораздо позже, когда будет уже слишком поздно, увидим, и обомлеем, как дети, впервые увидевшие безбрежное море.

Он живет у озера, улавливая мерцание зари.

Годами шаман делал вид, что он простой пранотерапевт и растрачивал энергию на поджаривание между ладонями сырого мяса, печени и внутренностей животных.

Не факт, что он вообще понимает, что повторяет, ибо он лишь повторяет.

Известные физики исследуют его шкалу восприятия, которая во много раз превышает шкалу среднего человека.

Он профессионально и холодно улыбается, без малейшей тени притворства. Поскольку притворства в нем нет, он отсекает любую возможность притворства. Пред ним вы голы. Его веки ровно моргают. Считает ли он свой дар – даром? Он об этом молчит, но помогает ежемесячно тысячам. К нему нужно приходить как минимум за час до открытия кабинета, потому что потом образуется огромная очередь. Он работает каждый день, включая субботу и воскресенье. Если он видит черноту, он произносит прощальные слова: это означает не только то, что он не в силах помочь, но и то, что любое лечение бессмысленно. Нежное и темное дыхание смерти. Оно уже здесь, здесь и сейчас. Когда люди входят к нему в кабинет, им страшно.

Крайнее проявление иллюзии, (мы воспринимаем переход как предел, хотя это не так) – это иллюзия физической смерти. Речь не о физической боли, о покидании тела.

Человек удивляется, недоумевает.

Перед смертью и правда есть свет в конце туннеля.

Мертвые почти никогда не растворяются в ничто.

Сначала проходишь состояние летаргического сна, а затем невидимые энергетические тела, из которых мы, не зная того, состоим, растворяются в эфире, где находятся тени, судьбу которых мы вскоре разделим.

Летаргический сон длится месяца три, после чего, если на земле остались долги, если так предначертано, мертвый может снова обрести форму. Тогда шаман видит нас, и мы приходим на помощь родным. И слышит, как мы шепчем «глиобластома».

Такие шаманы были всегда, их было мало, но вполне достаточно в различные эпохи истории человечества.

Человечества, которое сначала мечтает, а затем уничтожает мечты суевериями эры металла, из которого оно, согласно пророчествам, выковано. Так пророчества сбываются.

В практике самоотчуждения итальянцы стоят на шаг впереди. Они не чувствуют, воспринимая иллюзию как полноценное чувство. Они не говорят, а лишь изрыгают фонемы. Они не обнимают: они лишь сжимают плоть, но не могут согреть мясо ладонями.

Глубоководные недра Фантазии.

И огромная брешь, оставшаяся после спуска. Теперь я вижу.

Теперь линии человеческой почвы для меня яснее любой другой.

Звездные грани. Эпохи энергии и силы, в прошлом, в будущем этого вида. Облако, зависшее над тропическими лесами. Последние представители вида, мы выныриваем из воды и проваливаемся в пространство, где нет ни звука, ни кислорода, где вечный холод.

Все будет куда проще.

Любить чередованье.

Излучать милосердие.

Омывать и молча сострадать.

Покориться смерти.

Сыпь и чесотка держатся вот уже два года. Разлившиеся реки превратились в маленькие пятнышки-горошки.

Шаман накладывает руки, проводит по плечам и концентрируется, чтобы расслышать слова моих мертвых, после чего нажимает большими пальцами под диафрагмой. Он медлит, но все же выпускает сумрачное сокровище, хранившееся в темной пучине моей оболочки несколько десятилетий: почти сорок лет.

Я умру, не дожив до шестидесяти.

Так что же сказать? Прощай…