Читаем Италия на рубеже веков полностью

Яркий портрет Криспи дал Кроче. Хотя идеалом Криспи был Бисмарк, сам он не был деятелем такого масштаба. Но он фанатически верил в свое призвание. Если что-нибудь не выходило, виноватыми всегда оказывались другие. Случалось, его не просто обвиняли, но уличали в аморальности, например в двоеженстве{18}, но он каким-то образом всегда удерживался на политической авансцене. «Чего ждало от него общество?» — задает риторический вопрос Кроче. И отвечает: «Ничего, кроме так называемой энергии, и он со своей стороны не мог предложить ничего, кроме той формальной энергии, которой от него требовали». Криспи не был ни пророком, ни предтечей. «Он был политическим деятелем, не выходящим за рамки общества своего времени, связанным с силой и бессилием этого общества, с его желаниями и прихотями. Как и это общество, он мог следовать по определенным путям, колеблющийся и непоследовательный тогда, когда колебалось и было непоследовательным общество. В мыслях своих он как будто оставался верным идеям просветительства и Общественного договора, но, как часто происходит с такими абстрактно мыслящими людьми, его темперамент и действия были авторитарными»{19}.

Через пять лет после ухода с политической сцены Криспи умер, заброшенный и ненавидимый, сохраняя уверенность в том, что он все делал для блага родины, по враги Италии (и его личные враги) привели страну на край гибели. «Я не живу, я прозябаю, — писал он в 1897 г., — и когда я остаюсь один, а это бывает часто, мой ум подобен бурному морю, в котором мысли громоздятся и сталкиваются. Когда я думаю о том, что случилось, и все потому, что я служил своей стране, мне кажется, что я брежу».

После падения Криспи к власти вернулся маркиз ди Руди и и. Джолитти поздравил его и обещал поддержку «своих друзей». Опять, как и в первый раз, на ди Рудини возлагались некоторые надежды. Однако консервативное крыло Правой стало еще более влиятельным. В последние годы пребывания Криспи у власти острота «социального вопроса» неуклонно возрастала, в центральных учреждениях и на местах царили беззакония, интриги и коррупция. Буржуазия вступила в полосу «большого страха», ибо народное недовольство проявлялось все более настойчиво и открыто. Идея «сильной руки», всегда присутствовавшая в правящих кругах, отнюдь не была забыта.

В новогоднем номере авторитетного журнала «Нуова антолоджиа» («Новая антология») (1897 г.) появилась статья «Вернемся к статуту». (Подразумевался так называемый Альбертинский статут — очень умеренная и консервативная конституция 1848 г.) Статья была подписана «Один депутат». Автор ее — крупный государственный деятель Сидней Соннино (1847–1922). Смысл сводился к тому, что парламентский режим в Италии совершенно дискредитирован и нужна «реорганизация всего государства». Хотя Кроче утверждал, будто Соннино не стремился к «цезаризму», явно имелся в виду какой-то вариант авторитарной власти. Программа Соннино была диаметрально противоположной той, которую еще в 1886 г. изложил перед своими избирателями Джолитти. Разным было все: мышление, отправная точка рассуждений, политические взгляды обоих деятелей.

К концу XIX в. бурно развивается итальянская промышленность. Вышли на международную арену промышленные гиганты. Рабочее движение, его политические и профсоюзные организации превратились в реальную силу, возросло влияние Социалистической партии. Усиливалось и влияние прогрессивного крыла католиков. Классовые противоречия неуклонно обострялись. Осенью и зимой 1897–1898 г. в связи с тяжелым экономическим положением во многих итальянских городах произошли массовые выступления трудящихся.

Кульминацией классовых битв явились майские события в Милане (1898 г.). Ди Рудини послал туда генерала Бава-Беккариса, дав ему такие же неограниченные полномочия, какие за несколько лет до того Криспи дал генералу Морра ди Лавриапо, подавившему движение сицилианских фаши. В городе были воздвигнуты баррикады, шли уличные бои, было много убитых и раненых. Король прислал Бава-Беккарису телеграмму и наградил его высшим орденом савойской династии «за вклад в спасение национальных институтов и цивилизации». Баррикадные бои продолжались пять дней. После событий в Милане состоялось 129 судебных процессов. По всей стране были произведены аресты, закрыты демократические газеты, распущены все организации, которые так или иначе могли показаться подозрительными и опасными.

Значение майских событий исключительно велико. Исследования последних лет дают основания предполагать, что весной 1898 г. буржуазия подготовляла самый настоящий государственный переворот с целью ликвидации конституционных норм. Известно, что ди Рудини подготовил проект соответствующего королевского декрета. Но, в то время как королева Маргерита и двор требовали крайних мер, король колебался. Историк-марксист Гастоне Манакорда пишет, что попытка ди Рудини перейти от эпизодических репрессий к постоянно-реакционному режиму глубоко видоизменила взаимоотношения между государством и гражданами.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука
1066. Новая история нормандского завоевания
1066. Новая история нормандского завоевания

В истории Англии найдется немного дат, которые сравнились бы по насыщенности событий и их последствиями с 1066 годом, когда изменился сам ход политического развития британских островов и Северной Европы. После смерти англосаксонского короля Эдуарда Исповедника о своих претензиях на трон Англии заявили три человека: англосаксонский эрл Гарольд, норвежский конунг Харальд Суровый и нормандский герцог Вильгельм Завоеватель. В кровопролитной борьбе Гарольд и Харальд погибли, а победу одержал нормандец Вильгельм, получивший прозвище Завоеватель. За следующие двадцать лет Вильгельм изменил политико-социальный облик своего нового королевства, вводя законы и институты по континентальному образцу. Именно этим событиям, которые принято называть «нормандским завоеванием», английский историк Питер Рекс посвятил свою книгу.

Питер Рекс

История
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное