Читаем Италия на рубеже веков полностью

Впрочем, идеология колониальных захватов была разработана и сформулирована лишь через несколько лет. А во время истории с Ассабом тогдашний министр иностранных дел Манчини сказал, что Ассаб — всего лишь «торговая точка», хотя и добавил, что принципы, естественные для цивилизованных народов, нельзя автоматически применять «к диким или полудиким племенам». 1 января 1885 г. в журнале «Диритто» («Право») появилась сенсационная статья, в которой, по сути дела, провозглашалась «высшая справедливость» колониальной политики и конкуренции империалистических государств. «Цивилизованные державы» должны были проявлять активность, когда речь шла о res nullius[1] и о jus primi occupantis[2]. Тогда еще не было известно, что итальянское правительство уже решило направить в Абиссинию экспедиционный корпус, чтобы занять населенный пункт Массауа все в той же провинции Эритрея. Военная операция прошла удачно, но общественное мнение было встревожено. Принципиально против колониальной политики возражала только Эстрема (Крайняя Левая): социалисты, радикалы и республиканцы. Остальные спорили о направлениях экспансии: районы Средиземноморья или побережье Красного моря. Депретис ушел в отставку, но через две недели вернулся, пожертвовав министром иностранных дел.

Расширяя сферу влияния, итальянцы заняли еще несколько населенных пунктов вблизи Массауа. 26 января 1887 г. в местности, называвшейся Догали, на итальянский отряд из 500 человек под командованием подполковника Томмазо ди Кристофориса напал абиссинский рас (племенной вождь) Алула с 7000 воинов. И подполков-пик и его отряд погибли. Потрясенный Депретис сообщил об этом парламенту, но одновременно запросил ассигнований для доставки подкреплений в Африку. Против военных ассигнований выступил социалист Андреа Коста, повторив великолепные слова, произнесенные за несколько лет до того в германском рейхстаге Августом Бебелем: «Keinen Groschen und keinen Mann»[3]. Эта формула стала традиционной, итальянские социалисты повторяли ее и в XX в. Хотя законопроект прошел, Депретис почувствовал, что прежнее трансформистское большинство несколько поколеблено, и 8 февраля 1887 г. ушел в отставку. После кризиса, продолжавшегося несколько месяцев, Депретис создал свое последнее, восьмое министерство. Вот что писал об этом Джолитти будущий премьер-министр маркиз Антонио Старрабба ди Рудини (1839–1908): «Дорогой друг, это совершенно точно: образуется министерство одной Левой. Само по себе это не пугает и не должно пугать: Левая, конечно, будет лучше, чем покойное большинство. Только вот с парламентским правительством покопчено. Отныне у пас есть только персональное правительство Депретиса, который переходит от Правой к Левой, как настоящий конституционный монарх. Комментарии излишни»{9}.

В свое последнее министерство Депретис включил на амплуа министра внутренних дел и «сильной личности» Франческо Крис ни (1819–1901). Когда 29 июля 1887 г. Депретис умер, Криспи стал премьером. Он был первым южанином, возглавившим правительство объединенной Италии. Вначале на него возлагали большие надежды, хотя одна газета и писала, что на смену диктатуре старой лисы пришла диктатура старого волка. Став премьером, Криспи не только сохранил пост министра внутренних дел, по присоединил к нему и портфель министра иностранных дел, сосредоточив таким образом в своих руках огромную власть. Многое из того, что связано с личностью Криспи, не вполне ясно и как бы «проблематично», начиная с даты его рождения. Он происходил из среды торговой буржуазии, его предки переселились на Сицилию из Албании. По образованию юрист, успешно занимавшийся адвокатурой, Крпспи пожертвовал карьерой и личным благополучием во имя борьбы за объединение Италии.

В молодости он был другом Мадзини, формально входил в Партию действия, сражался в рядах «Тысячи» Гарибальди. После поражения революции 1848–1849 гг. сн 10 лет находился в эмиграции, странствовал по свету (Марсель, Мальта, Лондон, Париж, Афины, Лиссабон). Революционер и конспиратор, человек яркий, властный, он не придавал чрезмерного значения морали и не отличался скромностью. Вскоре после объединения Италии в одной парламентской речи он говорил о себе как о самом старом из политических деятелей, которые выдвинулись «со времен конспираций и великих битв». На вопрос, кто он — мадзинист или гарибальдиец — последовал ответ: «Я — Криспи». За плечами у него был по-своему уникальный жизненный и политический опыт, он верил в то, что ему суждено «спасти Италию». Этой верой он заражал других. Политически и психологически эволюция Криспи очень интересна. По мнению Джолитти, приняв в кабинете Депретиса пост министра, Криспи фактически покинул Левую и «вошел в орбиту трансформизма». Раджоньери кажется удивительным не то, что Криспи постепенно уходил вправо, а то, что при этом он «сохранял топ и хватку якобинца», а его концепция «политики, культуры и поведения» решительно отличалась от мировоззрения консерваторов и moderati (умеренных либералов).

Перейти на страницу:

Похожие книги

1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука
1066. Новая история нормандского завоевания
1066. Новая история нормандского завоевания

В истории Англии найдется немного дат, которые сравнились бы по насыщенности событий и их последствиями с 1066 годом, когда изменился сам ход политического развития британских островов и Северной Европы. После смерти англосаксонского короля Эдуарда Исповедника о своих претензиях на трон Англии заявили три человека: англосаксонский эрл Гарольд, норвежский конунг Харальд Суровый и нормандский герцог Вильгельм Завоеватель. В кровопролитной борьбе Гарольд и Харальд погибли, а победу одержал нормандец Вильгельм, получивший прозвище Завоеватель. За следующие двадцать лет Вильгельм изменил политико-социальный облик своего нового королевства, вводя законы и институты по континентальному образцу. Именно этим событиям, которые принято называть «нормандским завоеванием», английский историк Питер Рекс посвятил свою книгу.

Питер Рекс

История
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное