Италия. Под солнцем Тосканы

Мне нравится ходить в итальянские церкви. Убранством они могут и не отличаться, но зато в каждой — исключительно свой запах пыли, запах времени. В каждой церкви свои зашифрованные Благовещения, Рождества. Распятия. По существу, всё это сводится к стремлению постичь таинства рождения и смерти. Люди — хрупкие существа, и каждый по-своему решает внутренний конфликт между земным и вечным. В соборе Святого Джимиано, на тёмной высокой панели, ближе к потолку есть любопытная картина: Ева смело выходит из открытого бока лежащего Адама. Это не мгновенное сотворение в стиле удалого вылета с присвистыванием, как я представляла себе после прочтения книги «Бытие», — я думала, что сделать женщину из ребра мужчины так же просто, как сказать «Да будет свет». Здесь чувствуется сильное желание автора присутствовать при сотворении чуда. Это зрелище привлекает зрителя, как вспыхнувший в темноте факел. Вам громко и внятно расскажут про чудо, а вы слушайте. В соборе в Орвието на картине Синьорелли изображены люди, только что обретшие плоть в Судный день. Мы привыкли считать, что плоть распадается, здесь же происходит обратный процесс, и интерес к воскрешению продиктован извечной мечтой человека об обновлении и бессмертии. На другой картине в том же соборе дьяволы с зелёными головами и змееподобными гениталиями терзают души грешников. Это другой полюс восприятия: образы нисхождения, падения. Даже возвышенное в определённых условиях воспринимается как комиксы. Если бы на соснах у нас на Юге висело не только слово «покайся», то неизбежно состоялся бы Судный день.

В церквях я часто вижу изображения святого Себастьяна, пронзённого стрелами, святой Агаты, протягивающей свои груди на блюде, как два яйца, преклонившую колени святую Агнессу, которой очаровательный юноша вонзает в шею меч. Почти в каждой церкви есть своя реликвия. Шип из тернового венца, пальцы святого Лоренцо. Эти реликвии как будто взывают: «Задержись, поверь, как верили они». Стоя в полумраке деревенской церкви, где горсть пепла была предметом поклонения в течение нескольких сотен лет, я вижу, что даже сегодня реликвию помнят — на ящике свежие гвоздики. Я начинаю понимать: люди приходят сюда со своими воспоминаниями и желаниями. Церкви не только являются хранилищами культурных ценностей, они ещё удовлетворяют самые глубинные потребности человека. Какими родственными начинают казаться эти объекты (не связанные с историей Церкви, с кровавой историей папства): грубое одеяние святого Франциска, склянка со слезами Марии. Для меня они — как медальон с локоном чьих-то светло-каштановых волос, который был у меня когда-то, как коробочка с лепестками роз на полке чулана, за синей бутылью со слабительным, как письма, перевязанные ветхой лентой, как прозрачный белый камень из Залива Полумесяца. Никогда не забывать. Натирая воском полы, я могу думать о святой Зите из Лукки, покровительнице домашнего хозяйства, — такой была Уилли Белл Смит для дома моих родителей. Однажды я заблудилась, но теперь нашлась. Я не разделяю средневековое представление о том, что мир отражает ум Господа. Наоборот, я считаю институт Церкви рельефным отражением человеческого ума.

Моя интерпретация исключительно светская: мы сами создали Церковь из собственных желаний, памяти, из нашей тоски, из суммы наших частных сомнений.

Предположим, у меня заболело горло — пила апельсиновый сок, хотя знаю, что у меня на него аллергия, — на этот случай есть святой в городе Монте-пульчиано (это слово звучит как прикосновение к струнам виолончели). Святой Бьяджо — это и метафора, и горсть пыли в кованой шкатулке. Маленькая скважина для ключа в шкатулке напоминает о том, в чём мы больше всего нуждаемся: мы не одни. Я сосредотачиваю все свои мысли на святом Бьяджо, как в фокусе, и мне уже не до воспалённого горла. Молись за меня, Бьяджо, ты увлекаешь меня дальше, чем я могу дойти сама. Предположим, у меня не работает телевизор, хоть жми на все кнопки, и даже звонкий стук по боку ящика не помогает, — обратимся к святой Кьяре. Кьяра означает «ясная». Она была ясновидящей, и отсюда всего один шаг до превращения в приёмник, в святого покровителя телесвязи. Вот оно, решение всех проблем. От её статуэтки сверху на телевизоре хуже не станет. 31 июля следующего года в соборе в Перудже будет представлено обручальное кольцо Марии. Предание гласит, что оно было «благочестиво украдено» — не оксюморон ли? — из церкви в Кьюзи. Я ни на йоту не верю в этот факт, однако непременно там буду.