Италия: вино, еда, любовь

Мы свернули с двухполосной дороги на грунтовую, пролегавшую меж густых зарослей оливковых деревьев. Преодолев по ней пару сотен метров, остановились у ворот. Джоджо нажала кнопку звонка, и ворота открылись. Заехав внутрь, мы оказались в саду с фруктовыми деревьями. Потом мы узнали, что здесь росли сливы, персики, груши, миндаль, яблоки и фиги. Главной достопримечательностью сада были сто двадцать пять оливковых деревьев самого разного возраста. Возле дома имелась большая стоянка. Ступеньки вели в уютный двухэтажный каменный дом, увитый виноградом. В каждом окошке стояли горшочки с геранью. Прямо у входа на кухню находилась утонувшая в виноградной лозе беседка со столиком и стульями. В ней-то нас и ждали Бруно с Мейес.

— Вы нас извините, — произнесла Мейес с явным испанским акцентом, оказавшимся для нас полной неожиданностью (потом мы узнали, что Мейес родом из Мехико). — У нас только что съехали жильцы, и мы устроили уборку.

— Мы сдаем этот дом вот уже несколько лет, — пояснил Бруно. Он говорил с итальянским акцентом, правда не столь уж заметным — сказывались годы, проведенные в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе.

— Вот мы и приехали на денек, заодно здесь и пообедаем. Знаете, мы очень любим этот дом, — произнесла Мейес.

— Мама сейчас как раз на кухне готовит обед, так что, если вы хотите остаться…

Мы поблагодарили и отказались, пояснив, что нам надо поскорей отправляться в дорогу.

— А куда вы едете? — спросил Бруно.

Мы рассказали о дне рождения и о том, что направляемся в Апулию. Супруги же заметили, что постоянно катаются в Апулию на пару-тройку дней. Мейес предложила нам воды, и мы придвинули стулья к столу, устраиваясь поудобнее.

Выяснилось, что работа обоих супругов связана с кино. Бруно был художником по декорациям и даже номинировался на «Оскар». Мейес занималась дизайном костюмов. Они познакомились, когда Бруно участвовал в киносъемках, проходивших в Мексике. Мейес — настоящая красавица: широкое лицо, светло-карие глаза, широкие скулы, длинные вьющиеся волосы собраны в узел на затылке.

Я сразу же почувствовал симпатию и к Бруно. Он вел себя непринужденно, очаровательно подтрунивал над собой и был потрясающим рассказчиком. Он родом из Рима, поэтому немножко важничал — по мнению многих, это свойственно людям, выросшим в столице Италии. Он неизменно смотрел с легким удивлением — казалось, Бруно постоянно высматривает что-нибудь забавное. Кроме того, он был примерно одинакового со мной роста и телосложения, а значит, просто не мог оказаться плохим человеком.

— Ну что, ребята, хотите купить дом?

— Наш маленький Рустико, — с тоской произнесла Мейес. Так мы узнали название их дома.

— Ну, честно говоря, я еще не определился, однако…

— Хотите его осмотреть? Пожалуйста.

Мы зашли на кухню, где и впрямь обнаружили маму Бруно, которая жарила на сковородке цукини. Мы поздоровались, и она на итальянском языке сказала, что всякий раз, когда отсюда выселяются жильцы, она с удовольствием приезжает из Рима и готовит Бруно и Мейес обед. Она тоже обожала Рустико.

Домик был крошечным: на первом этаже кухня и гостиная-столовая, на втором — две спальни, каждая с отдельным туалетом и ванной. Вот, собственно, и все. По мне, так ничего больше и не нужно. Дому было примерно триста пятьдесят лет, но здесь имелись все удобства, причем провели их так, что удалось сохранить дух того времени. Бруно же художник по декорациям — он хорошо знал свое дело. Когда мы снова вышли в сад, Бруно показал на огромную печь, стоявшую возле беседки:

— Ей четыреста лет. Она была здесь еще до появления дома.

— И что, ею до сих пор можно пользоваться?

— Еще как! Прошлым летом мы устраивали здесь гулянку, так я в ней напек пиццы на тридцать человек.

Всё. Услышав это, я понял, что пропал. Теперь Бруно с Мейес могли вить из меня веревки.

— Расскажи им о своих планах, — попросила Джоджо Бруно.

— Ах да. Мы получили разрешение на перестройку. В результате мы сможем в два раза увеличить жилую площадь дома. А еще выроем бассейн. Знаете, сейчас очень непросто добиться утверждения строительных проектов. Особенно когда речь идет о строительстве в оливковых рощах.

Бруно развернул на столе чертежи, и мы все встали в круг, чтобы на них посмотреть. Мейес сходила на кухню и принесла нам вина. Бутыль была с резиновой пробкой и без всяких наклеек. Мама поспешила к нам с тарелкой цукини, настояв на том, чтобы мы поели и выпили. На столе появились помидоры, сорванные тут же, с грядки, а к ним еще сыр моцарелла, спрыснутый оливковым маслом, и, разумеется, хлеб. Мы хохотали, рассказывали байки о съемках фильмов в разных странах. Мейес расспрашивала Каролину о жизни и детстве в Азии. Время летело совершенно незаметно.

Джил вспоминала о том, как двадцать пять лет назад снималась в Италии у Лины Вертмюллер.

— Там еще вроде Джаннини участвовал? — уточнил Бруно.

— Да, — кивнул я. — Мы давно знакомы с Джанкарло.

Бруно взял мобильник и набрал номер:

— Джанкарло? Это Бруно. Со мной тут сидит один человек. Он говорит, что тебя знает.

Он сунул мне трубку. Честно говоря, мы не виделись с Джанкарло уже двадцать лет.