Итан слушает

…На центральном кладбище Мэпллэйра взъерошенный Жнец спешно выныривал из чужого сна, попутно пытаясь вытащить из тела фантомный гарпун. Еще секунду назад он был китом, бороздившим небо, – а в небесах не бывает китобоев.

…В аккуратненьком домике на Стоунвуд-Чейз Макмилланы тихо шептались, сидя на кухне. Элис спал наверху. Только что с ним вдруг случился какой-то припадок; падая, он разбил спиной буфет и жутко напугал родителей. Они как раз решили, что Эшвуд – весьма неплохой городок, чтобы встретить там старость.

…Офицер Моралес чуть не упала с ветки, когда потянулась за котом мисс Тайлер: на секунду Эве показалось, что внизу раскинулись щупальца знакомого тумана, в любой момент готовые ее поймать, но потом наваждение пропало. Испуганный кот сам запрыгнул ей в руки. Благодарная мисс Тайлер уговорила Эву остаться на чай, – хотя той совсем не сиделось на месте, – и подарила одну из вечно пропадающих серебряных ложек.

…Брайан Лавре не почувствовал ничего: только лобстеры в его голове затанцевали еще быстрее. Но через несколько минут, когда зрение и слух вернутся к нему, он услышит низкое шипение, в котором невозможно будет разобрать слова, а потом увидит огромного медведя, доламывающего похожего на паука доктора Скальпеля.

На шерсти зверя будут ярко пылать неизвестные Брайану символы.

* * *

Боль была сладкой. Она ворвалась в серое бесчувствие фейерверком ощущений. Итан даже обрадовался ей – как радуются оказавшемуся на пороге потерянному щенку. Только щенок этот из безобидного комка шерсти с глазами-пуговками превратился в грима[23] с призрачным взглядом и капающей с чудовищных челюстей слюной.

Опустив голову, Итан уперся взглядом в скрюченные от ярости руки – страшные, узловатые, с проступающими венами. Неправильные. Но у этих вышедших из строя орудий гениального хирурга хватило силы всадить Окделлу под ребра безобидные с виду ножницы. Они не погнулись, не отскочили и не разлетелись на кусочки. Они вошли в серую плоть, как и подобает остро заточенному инструменту. А потом все померкло.

Искаженное триумфом лицо мужчины сменилось ослепительным светом и ржавыми петлями автомобильной двери. По ручке и прикуривателю ползли вереницей маленькие паучки. В разбитое стекло били тяжелые хлопья снега: они появлялись из темноты ночи, как чудесные мушки, и окрашивались в красный, прилипая к корпусу машины.

…На браслете на чьей-то руке виднелась надпись: «Милостью Господней да ос…». Украшение было единственным, что Итан мог разглядеть, кроме снега и дверцы, и никак не получалось повернуть голову, чтобы прочесть окончание фразы. Справа почудилось какое-то движение, а потом дверца распахнулась и Итана подняли на руки.

Наверное, это была мама.

* * *

Дядя Миша появился прямо у кофейного столика. Череп с ярко-горящими знаками трикуэтры с бешеной скоростью менялся на клетчатую кепку, а потом обратно, и у Кэй зарябило в глазах. А потом мужчина выпалил:

– Я хочу загадать желание.

История шестая Сказка об Огнеглавом

#Глава 1

Итану Окделлу снился сон.

Он слишком долго мечтал проснуться, вынырнуть из окружающего безумия, и теперь сон стал для него почти наградой. Награда могла оказаться тяжелее наказания, а могла и навсегда облегчить жизнь. Потому что прошлое теперь с сонной ясностью проступало из белого света. Воспоминания обретали четкость.

Итан увидел свою семью – лишь на мгновение, но картина уже никогда не сотрется из памяти. Улыбчивые молодые родители и немного хмурый младший брат. В тот вечер он приклеился языком к водосточной трубе, и Итан с хохотом вызволял его из ловушки.

Итан? О, вовсе нет. В том, ярком, полном красок мире даже его имя звучало по-другому, объемнее и живее. Он слышал, как обращается к нему отец, быстро оглядываясь, и как мама просит не отвлекаться от дороги. Папа все равно успел еще пару раз подмигнуть. Брат сосредоточенно расковыривал болячку на руке: когда его пытались отодрать от трубы, он немного ушибся об стену.

Мама устала следить за отцом и улыбнулась детям. На ней была желтая шуба, которая так приятно пахла духа́ми, и браслет, подаренный дедушкой. Однажды сыновья заглянули в мамину шкатулку и смогли прочесть выгравированную на украшении надпись.

«Милостию Господнею да освятится каждая судьба».

Непонятно, для кого делали этот браслет – для христианина, или ярого фаталиста, или обоих в одном лице, – но тогда это и не имело значения. Слова, навеки запечатленные в золоте, были загадочными и оттого необыкновенно важными.

А потом пришла темнота. Ни криков, ни визга тормозов, ни скрежета металла.

Когда в сознании маленького неИтана снова включился свет, перед глазами расплывались очертания дверцы и бледной руки, закованной в золотые священные слова. Непонятно, почему он решил, будто именно мама вытащила его из машины, ведь он видел край шубы, окрасившийся в алый, а от несущего его человека вовсе не пахло парфюмом. На самом деле от него и человеком не пахло.