Итог без начала (СИ)

Данила понимает, что хуже уже не будет. И если прямо сейчас признаться в том, что столько времени плавало на поверхности, ветер сомнений в груди затихнет навеки. Сменяюсь тягуче-острой болью, с которой Дане придётся.

Лучше стоять на месте и морить сердце грызучей болью, чем всю оставшуюся жизнь лететь вниз и биться о камни, не зная спасения. Потому что когда-то не хватило выкроить те заветные слова.

— Я тебя люблю, Вань.

Ваня хватается за дверной косяк, чтобы не упасть.

*

— Данька, ты долго сидеть возле окна будешь? — Ваня разминает горячими ладонями его плечи, впитывая колючее напряжение, пытаясь аккуратно подвести к разговору, к которому они так долго шли. Сейчас они оба нуждаются в нём больше, чем когда-либо.

Без хитрых уловок, сарказма и притворства.

Один на один с их загнанными в тесную клетку чувствами.

Спасаться или нет — решать только им самим.

— Люблю слушать грозу, — тихо протягивает Данила и снова поворачивается к окну. Ему не хочется думать и говорить, бояться и прятаться. Стук ночного дождя за окном и теплое дыхание Вани под боком успокаивают, расслабляют, пьянят.

Даня никогда не прятался от дождя. Звон холодных капель и прохлада, растекающаяся по венам — глоток свободы, которой он так жаждал в последние годы, когда жизнь заводила в тупик. Когда надежда слабыми искрами растворялась за линией горизонта, отбирая желание двигаться вперёд. Когда родители отказывались его понимать и опускали руки. Когда он впервые так остро ощутил потребность в человеке, который будет ближе и дороже, чем просто друг. Тот, который прогремит в его сердце грозой — бурной, нещадной, заражающей. Как Ваня Иванов.

— Думаю, меня ты любишь больше, — Ваня нарочно пододвигается как можно ближе, всем телом на Даню наваливается. Будто норовит заполнить своим запахом каждый сантиметр воздуха, каждый уголок, каждую клеточку. Ваня уже давно у него под кожей — как тягуче-сладкий алкоголь, туманящий голову: течёт у него по венам, в сердце рваной дробью громыхает.

— Юмор восьмидесятого уровня, Вань, — Данила недовольно хмыкает, толкая Ваню в плечо, и ползёт к краю дивана. Взрывоопасно чувствовать его рядом, касаться к нему и не иметь возможности говорить. Потому что голосовые связки отказываются работать.

— Тогда чего-то ты покраснел, как помидор? — Ваня открыто над ним насмехается, но от себя не отпускает. — Я же только правду говорю.

— Сколько у нас есть времени? — Данила бросает обеспокоенный взгляд на часы. — Эля с Яной могут в любой момент вернуться.

Дане не хочется вспоминать о Яне, но липкое ощущение опасности где-то под рёбрами ноет, жжёт, точит. Яна доверяет Даниле больше, чем самой себе, а Ваня трещит без умолку и отказывается нести ответственность за свои поступки. Яна восхищается его незаурядным умом и тягой к знаниям, а Ваня называет его бесхарактерным ботаном и нытиком. Яна мечтает об их совместном счастливом будущем и верит в силу настоящей любви, а Ваня боится серьёзных отношений, как огня. Яна любит его всем сердцем, а Даня сохнет по Ване уже несколько месяцев. Сердце сделало свой выбор.

— Не вернутся, — Ваня ловит данин испуганный взгляд и улыбается ещё шире. — Я им всё рассказал и отправил домой.

В глазах Дани замерзает немой испуг, растекающийся жидким льдом по венам. В одно мгновение потерял девушку, которая самоотверженно и всепрощающе его любила, которая делала его счастливым. Но Данила знает точно, что без Вани счастья ему не видать.

========== Часть 3 ==========

Петров вихрем налетает на Ваню прямо в спортзале, как только захлопывается дверь за Георгием Петровичем, школьным физруком. Иванов не может найти себе места, испуганно таращась по сторонам (а вдруг кто-то до сих пор копошится в раздевалке, пока они тут развлекаются?), а Петров, как скоростной поезд, — мчит на тебя торпедой, и хрен остановишь или собьёшь с пути.

— Петров, ты чокнулся? — Ваня охотно подставляет шею под влажно-тягучие поцелуи, под раскалённые пальцы, сеющие мурашки по позвоночнику, но голова работает справно — оттягивает за шкирку в сторону. — А если в спортзал кто-нибудь зайдёт?

Иванов на самом деле хочет, чтобы кто-нибудь зашёл. Они играют с Петровым в кошки-мышки уже второй месяц, а сердце с мертвой точки так и не сдвинулось. Изучает Петрова до последней родинки, целует глубоко и долго, а внутри пустота зыбким песком расстилается. Совсем ничего не чувствует — ни ненависти, ни отвращения, ни боли. Только острый подкожный страх потерять е г о. Брата, или как там его нужно называть?

— Тебя интересует кто-нибудь конкретный? — блядски изогнутые губы и цепкая ладонь, треплющая собственные шоколадные волосы. Петрову можно уроки давать по самолюбованию. Не может в живом человеке уместиться столько эгоизма и желчи. — Может, Эльку позовём для полного куража?

— Ты точно рехнулся, — Ваня обводит его лицо настойчиво-пламенным взглядом, подцепляя за ворот рубашки и притягивая к себе.

— Расслабься и получай удовольствие, — Петров рычит ему прямо в губы, снова повалив на пол, и устраивается у Вани между ног.