Итоги № 29 (2012)

— Нет, конечно. Я не верю. Даже если считать случайностью, что он замерз на Памире. Альпинисты знают, что человека с высокогорья, с высоты шесть с лишним тысяч метров, нельзя перебрасывать сразу в кремлевскую больницу. И кровь, которую ему переливают, должна быть кровью альпинистов. Я тоже очень люблю горы. Тоже ходил, и на Эверест забирался на шесть тысяч с лишним. У Хохлова были отморожены ноги. Как говорил один хороший доктор, любой хирург с Карельского фронта, который привык смотреть на отмороженное мясо, ампутировал бы их сразу. А кремлевские врачи не решались на ампутацию. Они вообще мороженого мяса не видели. Так что Рем стал жертвой системы, об изменении которой так много думал.

После его ухода из жизни начались конфликты внутри университета. Сначала с парткомом, потом с ректоратом. Затем меня таскали по всяким инстанциям. Спасли меня тогда, думаю, Гришин с Андроповым.

— С чего вдруг?

— У меня училась девушка по фамилии Дроздова, которая вышла замуж за сына Гришина. А эта девушка была дочкой Лаврентия Павловича Берия. Во всех бумагах фигурировало, что мама ее была изнасилована Берия. Дроздов, тогдашний начальник охраны Кремля, раньше всех узнав, что Берия арестован, тут же помчался к Хрущеву и доложил: «Никита Сергеевич, я должен сделать важное заявление. Мою дочь изнасиловал Берия». Хрущев был прекрасно обо всем осведомлен, но понял, что шанс лишний раз пнуть Берия упускать нельзя. И сказал: «Немедленно пишите заявление». Тот и написал...

...А девочка росла красивая и хорошая, но ее никто не брал никуда, боялись. А я работал в это время при комиссии по косыгинской реформе. Как-то ее фактический председатель Коробов говорит: «Умная девочка, но не может в вуз поступить». Кстати, Коробов входил в трибунал, который осудил Берия. Я говорю: «Могу попробовать взять ее лаборанткой. И как наш сотрудник она сможет поступить на заочное или на вечернее в МГУ». Так и сделали. Меня потом вызывает месяца через три наш декан: «Ты что натворил, ты знаешь, что это дочь Берия!» Я говорю: «Конечно, знаю, но она же жертва. Вы же помните письмо ЦК...»

А дальше разворачивается еще более интересная история. Девушка вышла замуж за сына первого секретаря Московского горкома Гришина! Меня вызывают в ректорат уже при ректоре Логунове: «Кем у вас работает Дроздова? Машинисткой? Что это за кадровая политика, что это за издевательство над человеком! На шестом курсе! И пять лет все еще машинистка!» Отобрали у меня теперь уже Гришину и назначили ее, кажется, научным сотрудником. Но потом выяснилось, что ей надо писать диссертацию. Никто не брался ею руководить. Она поплакалась Виктору Васильевичу, своему свекру. Звонят мне из ректората и говорят: возьмешь ее в аспирантуру? Взял, и она у меня защитилась. Предполагаю, что именно Виктор Васильевич не позволил превратить мое дело в политическое: меня обвинили за административные и этические нарушения.

Вторую роль сыграл Юрий Владимирович Андропов. Как эксперт я писал немало экономических записок, предложений. В ЦК они пропадали, а в КГБ, видимо, до руководства доходили.

До конца защитить меня от системы ни Андропов, ни Гришин не могли. С декана меня сняли, выговор партийный влепили. Но расправиться по полной все же не получилось. Так что кафедра у меня осталась. И появилось время для научной работы.

Я написал книгу «Эффективное управление». Она пролежала несколько лет в издательстве «Экономика» до прихода Михаила Сергеевича Горбачева к власти. Я считал, что необходимо менять всю Систему.

Когда в СССР были объявлены альтернативные выборы, твердо решил идти в оппозицию. Думаю, самым главным моим успехом было, что я состыковал Ельцина с Сахаровым, потому что две их группировки представляли разные социальные силы. А я понимал, что никакой победы над партбюрократией и консерваторами не будет, если не объединить всех их противников.

Столкнулись две группы по вопросу о том, кто будет делегатом от Москвы в Совет национальностей. Я видел, что Андрей Дмитриевич по московскому округу не пройдет. Миллионы лимитчиков за интеллигента не проголосуют. Убедили Сахарова избираться от Академии наук. Конфликт уладился, а я по совету Сахарова встретился с Ельциным. Выяснилось, что Борис Николаевич никаких жестких идейных установок, кроме четкого желания отвергнуть советскую систему, еще не имеет.

Сахаров меня спросил: «Как вы определите его идеологию?» Говорю: «Он стихийный ницшеанец. Стихийный, потому что не учил философию и вряд ли знает Ницше».

Ельцин считал, что нужно переходить к капитализму, современному капитализму. Поехал в Америку, был шокирован их магазинами и всем прочим. Вот это и надо ввести! Сахаров же стоял на позициях общества конвергенции: надо создавать новый строй, который объединит преимущества обеих систем.