Итоги № 4 (2013)

Андропова уважали многие работники ЦК. Считали его деятелем незаурядным. Так было и в хрущевское, и в послехрущевское время. Юрий Владимирович был единственным по-настоящему интеллигентным человеком в аппарате ЦК. Никогда не грубил, не матерился. Но бывал резок, возбуждался, если выговаривал кому-нибудь за ошибки. На меня, правда, он ни разу не повысил голоса.

В его окружении все понимали, что он не ограничится работой в отделе соцстран. Это был человек с предопределенной политической карьерой. Уже тогда поговаривали, что Андропов может однажды стать руководителем партии. Юрий Владимирович шел к этой цели.

В 1960 году я сопровождал его в Тиране на встрече с первым секретарем албанского ЦК партии. Энвер Ходжа тогда выступил с речью, в которой осудил позицию КПСС. Ему не нравилось, что мы критикуем Сталина и сталинизм. Ходжа боялся, что в Албании начнется борьба против него из-за новых настроений в СССР. Андропов во время перерыва в присутствии всех делегатов сделал резкое заявление, заявил, что мы осуждаем позицию Албании. Была серьезная стычка. Ситуация после такого выпада была очень напряженной. Когда мы возвращались из Тираны, то даже шутили, что эти башибузуки могли что-нибудь подложить в самолет.

— Хрущеву вас представил Юрий Владимирович?

— Не совсем. Мое знакомство с Никитой Сергеевичем получилось весьма комичным. Все случилось во время поездки в Болгарию. Андропов был одним из делегатов, сопровождал Хрущева. Я участвовал как советник Юрия Владимировича. Нас пригласили на официальный ужин. Собралась вся делегация, все болгарское начальство во главе с Тодором Живковым. Хрущев встал. Сказал о дружбе наших народов, о сотрудничестве. Затем вдруг начал рассказывать о том, как брали Берия. Начал — и уже не мог остановиться. Такая у него была манера. Распалялся, порой уходил от изначальной темы и говорить мог по несколько часов. К тому же на болгарском ужине он выпил, был под хмельком. Я сидел напротив Никиты Сергеевича и был очень взволнован: первая ответственная поездка, не спал всю ночь, а тут Хрущев, раскрасневшись, стоит передо мной и рассказывает, как арестовали Берия. Я смотрел на Никиту Сергеевича безотрывно, во все глаза. Для меня это было политическим театром. Да, именно театром!

Хрущев рассказывал, как ездил ко всем членам руководства, говорил с каждым в отдельности о том, что нужно судить Лаврентия Павловича. Микоян его сразу поддержал. Суслов поддержал после колебаний. Защитников для Берия не отыскалось. Наконец началось заседание Президиума ЦК. Лаврентия Павловича нет. Хрущев рассказывал, что момент был необычайно волнительным. Берия мог узнать о заговоре. Боялись за свои жизни! За карьеру! Но Берия все-таки явился. Вальяжно уселся на стул, положил перед собой на столешницу что-то тяжелое, прикрыл бумагами. Никита Сергеевич заподозрил, что там пистолет. Тогда, в Болгарии, Хрущев несколько раз упоминал об этом пистолете: засело у него в сознании, до сих пор не мог избавиться от этого образа. Берия спросил: «Ну что, зачем собрались? Что будем обсуждать?» Маленков, председательствовавший на том заседании, молчал. Боялся. Должен был поставить вопрос, но не смог. Хрущев не вытерпел, вскочил и крикнул: «Вопрос один. Об исключении из партии, о передаче в суд за антисоветскую деятельность Лаврентия Берия! Взять его!»

Короткая пауза. Берия рванулся к бумагам на столе. Хрущев, сидевший напротив, обрушился руками на стопку бумаг, под которой лежал пистолет, и потянул к себе со словами: «Шутишь?!»

Все это Хрущев рассказывал с большим волнением, словно переживал заново. Слушали молча, затаенно. Исповедь, настоящая исповедь! Никита Сергеевич распалялся, дергал руками. Остановился взглядом на моих глазах. Должно быть, заметил в них искренний интерес и дальше смотрел только на меня — будто мне рассказывал об аресте Берия. О том, как вбежали министр обороны Николай Булганин и маршал Жуков. Как он вновь прокричал: «Взять этого подонка!» Как они схватили Лаврентия Павловича, как увели в другую комнату... Театр!

Наутро после ужина Никита Сергеевич вызвал меня к себе. Хотел познакомиться. Мы летели в одном самолете, но представлены не были: руководство размещалось впереди, помощники — сзади. Хрущев встретил меня с улыбкой, пожал руку и первым делом спросил: «Вы говорите по-русски?» Его помощник рассмеялся, сказал, что я из советской делегации. Никита Сергеевич, оказывается, принял меня за болгарина...

Хорошо с ним поговорили, весело. Так вот и познакомились. В дальнейшем я стал его советником. Сопровождал в поездках по социалистическим странам. Писал ему речи. Служебные записки, обращения, проекты...