Итоги № 7 (2012)

— Они спасли меня от армии! Моей природе претят любые соревнования. Всегда их терпеть не мог, хотя конкурсы давали право на отсрочку. Страшно нервничал, когда предстояло выступать перед каким-нибудь жюри или комиссией, но для меня, крепкого, здорового парня, это был единственный способ избежать службы. Когда в военкомате вручали удостоверение допризывника, сказали, что, скорее всего, заберут в десантники. Такая перспектива не слишком обрадовала, и все же с тех пор считаю День ВДВ отчасти и своим праздником, испытываю теплое чувство к парням в голубых беретах и тельняшках. Есть в их отношениях что-то крепкое, настоящее, мужское...

Первый конкурс скрипачей, в котором участвовал, — имени Маргариты Лонг и Жака Тибо. Париж, 1965 год. Прошел прослушивание в консерватории, выдержал жесткий отбор... До того ни разу не выезжал за границу, а тут — Париж. Сказка наяву! Значительную часть суточных потратил на малоформатные книжечки об искусстве с репродукциями полотен импрессионистов. Конечно, продавались и роскошные альбомы, но они были мне не по карману. В свободный день побежал в Лувр, потом отправился в музей Родена. Особенно впечатлили рисунки. Часть из них художник сделал с закрытыми глазами, проверяя координацию и память... Разумеется, побывал я на Монмартре и пляс Пигаль, куда стремились все русские. Это то, что запомнилось из первой поездки. В 1967-м была Генуя, конкурс Паганини. Через два года получил первую премию на конкурсе в Монреале. Это состязание оказалось самым тяжелым. Перед финалом нас поселили в монастыре, в спартанских условиях, и я сильно простудился. И все же победил! С успехом меня поздравил Давид Федорович Ойстрах, хотя я выиграл у трех его учеников — Кремера, Крысы и Мазуркевича. Знаменитый Глен Гульд предложил сделать совместную запись в Торонто, но Москва не разрешила. Зато в 70-м меня заставили участвовать в конкурсе Чайковского, хотя я этого не хотел, не успевал подготовиться как следует. Так и двигался по жизни короткими перебежками от одной отсрочки к другой, пока не перерос призывной возраст...

— Победы на конкурсах для вас были важны?

— Для меня лично — нет, но перед каждой поездкой вызывали в министерство культуры и дико накачивали, рассказывая, что мы не должны посрамить честь Родины, оказавшей нам доверие. Мол, советский человек не имеет права на проигрыш. После такого у любого коленки задрожат, не то что руки. Порой доходило до откровенных глупостей. Как вам такая директива? «С разнополыми в лифте не ездить!» Значит, если в кабине девушка, заходить туда нельзя. А вдруг что-нибудь случится между первым и вторым этажами. Ну не бред ли?

— Но ведь бывали и реальные провокации, Владимир Теодорович?

— Уже рассказывал, как в 1977 году представители сионистской организации в США пытались сорвать мой концерт в «Карнеги-холл» в знак протеста против того, что из СССР не выпускали в Израиль евреев на ПМЖ. Во время выступления я получил мощный удар в солнечное сплетение брошенной из зала трехлитровой банкой с краской. Было очень больно. Я ведь не успел сгруппироваться, напрячь мышцы. В первую секунду подумал, что убили. Увидел на себе что-то красное и решил: кровь. Не мог от резкой боли ни вдохнуть, ни выдохнуть. Потом понял, что на мне красная краска, и стал медленно распрямляться. Скрипку держал крепко, не выронил. И на нее, конечно, попали красные капли. Усилием воли восстановил дыхание и доиграл «Чакону» Баха до конца. С последней нотой трехтысячный зал встал и аплодировал мне так, как никогда прежде. Мэр Нью-Йорка официально извинился по телевидению, тогдашний госсекретарь США Киссинджер прислал телеграмму, а «Дженерал Моторс» подарил машину «Шевроле» и взял на себя расходы по доставке ее в Москву. Потом я еще долго рассекал на этом авто на зависть иным коллегам. «Окровавленную» рубашку стирать не стал, и мама сохранила ее на память. Спустя время ЦК ВЛКСМ наградил меня премией Ленинского комсомола. Видимо, за проявленную несгибаемость. В прямом и переносном смысле... Хотя, сказать по правде, я лет десять потом не мог исполнять со сцены «Чакону». Был шок, глупо скрывать. Только начинал играть, сразу всплывали воспоминания. Слышал каждый шорох в зрительном зале, женщина в последнем ряду тянулась к сумочке за носовым платком, а я невольно напрягался в ожидании провокации...

— Скрипка тогда не пострадала?

— Ее сразу же в Америке и починили, и от краски очистили. Все сделали бесплатно.

— Она ведь и без того была, можно сказать, инфарктницей?