Итоги № 21 (2013)

А бутылка выглядит современно, правда? Вот вам характерная особенность промышленного дизайна: хороший — долговечен.

— Из невоплощенных работ какая ближе всего к сердцу?

— Как ни странно, город Тбилиси, район Дигоми. Я люблю Тбилиси, люблю Грузию, и меня там всегда любили. Отдыхать я любил в Пицунде — там был маленький дом отдыха на 25 человек, все привилегированные люди: Генрих Боровик, например, или Евгений Примаков. Держал дом отдыха Совмин Грузии. Кроме того, у ВНИИТЭ в Тбилиси был филиал. Приезжаю в этот филиал — узнаю, что в городе шум: проектируется новый район. Гляжу проект — вижу типичные многоэтажные здания, абсолютно противоречащие южному шарму Тбилиси. Говорю: «Так нельзя». Мне: «Проект уже утвердил Шеварднадзе» — в то время первый республиканский секретарь. Я: «Хорошо, я с ним поговорю», — хотя знаком с ним был только шапочно. А мне: «Нельзя с ним поговорить: он отдыхать уехал». Отдыхать так отдыхать, поехал и я — в Пицунду.

И тут оказалось, что на территории этого самого дома отдыха есть отдельное здание. А в нем — как раз апартаменты Шеварднадзе. Только поговорить с ним никак не получается, потому что вокруг охрана. Но это на суше. А Шеварднадзе очень любил заплывать далеко в море, и я тоже это любил. Охрана сидела на берегу. Я доплыл до него, начинаю рассказывать. Так три дня мы плавали — после чего он спросил, что я предлагаю. Я попросил у него две недели, за которые мы сможем запроектировать район — полностью отвечающий шарму, но с большими удобствами. Шеварднадзе согласился — и, вернувшись в Тбилиси, запретил все работы по проекту Дигоми.

Тут надо сказать, что к тому времени я был президентом Международного общества дизайна — в этом была заслуга не столько моя, сколько системы промышленного дизайна в СССР. Я предложил новую форму взаимодействия, так называемый проектный семинар под названием «Интердизайн»: 15 человек со всего мира и 15 специалистов страны-организатора — дизайнеры, архитекторы, художники — вместе работают над одной и той же проблемой в течение двух недель.

— Бросив свои проекты, контракты?

— Именно. Участие в «Интердизайнах» было делом очень престижным — для самых крупных талантов. Оплачивались только пребывание и кормежка. В начале 70-х, например, дизайнеры приехали в Минск — думать, как наладить перевозку хлеба с заводов в магазины: вы, наверное, помните, что он долгое время доставлялся в фургонах практически навалом — негигиенично, неэффективно. В 77-м «Интердизайн» провели в Харькове, тема — «Дизайн для инвалидов». В 1985-м — в Ереване, «Будущее часов». А в 1980-м за две недели мы срочно собрались в Тбилиси и сделали проект района Дигоми, который я показал Шеварднадзе. Он ему понравился. Проект утвердили, а Совмин Грузии издал постановление — в частности, на ВНИИТЭ возлагалось методическое руководство проектом.

Потом Шеварднадзе ушел на повышение в Москву, местные архитекторы надавили на новую власть и все угробили, поставили свои многоэтажки. Безумно жалко: Дигоми мог бы стать великолепным архитектурным памятником. Малоэтажная застройка, обязательный классический тбилисский дворик — на то же количество жителей и почти на той же площади.

— Как получилось, что человек из страны, где слово «дизайн» долго не могло приобрести права гражданства, стал президентом Международного совета обществ промышленного дизайна — ICSID?

— Наверное, сначала стоит рассказать, как я стал его вице-президентом. Был 1969 год — следующий после 1968-го, когда советские войска вошли в Прагу и мир на это отреагировал весьма жестко. СССР требовалась своего рода реабилитация перед мировым сообществом — на любых площадках. В Лондоне собиралась конференция ICSID, и меня послали туда с тем, чтобы я на выборах занял какой-либо заметный пост в этой международной организации. Надо сказать, что меня чаще не выпускали за границу — например, в Милан для того, чтобы сдавать проект того самого станка, поехал мой заместитель, а отвечать на вопросы начальства из серии «Ты что там в Италии натворил?» приходилось мне. С другой стороны, например, в конце 50-х меня, начальника, не пускали из Москвы в Ужгород, где находилось подчиненное мне опытное производство: первый отдел, занимавшийся безопасностью и режимом, посчитал, что в многонациональном Ужгороде я могу иметь нежелательные контакты с иностранцами. И тогда же, через ничтожно малое время меня отправили на две недели в Великобританию. А, допустим, моего непосредственного начальника Джермена Гвишиани в эту же поездку не пустили; а Гвишиани был зятем Алексея Косыгина... Логики не ищите.