— Когда появляются слишком большие деньги, это может выродиться во что угодно. Я просто думаю, что если тебе предлагают подобное, но ты никак не хочешь на это пойти, то ты и не пойдешь. Тебе в отместку не будут давать какие-то роли, не будут брать на гастроли, но ты всегда можешь пойти и сказать об этом во всеуслышание.
— Кто же не знает, что Сталин любил ходить в театр и смотреть на Ольгу Лепешинскую. И все. В советское время артистов балета любили приглашать на правительственные банкеты, другие торжества. Я тоже ходила на банкеты как Герой Соцтруда и депутат Верховного Совета, но мне никто не предлагал ничего после (смеется). А я была не самая уродливая.
— Когда я приехала, в Америке были балетные театры, которые терпеть не могли русских. Русская школа для них — пустой звук. Если ты не вышел на сцену и не показал, что ты реально можешь, забудь о контракте. Ты должен быть на голову, ну на полголовы выше тех, кто уже работает в труппе. Мы оказались намного сильнее, и у них нет другого выхода. Сейчас все изменилось, и в Америке нет ни одной крупной балетной труппы, где бы ни работали наши талантливые артисты и хореографы, ни одной серьезной балетной школы, где бы ни преподавали наши педагоги. В 1990-е годы в ABT не было ни одного guest artist из России. А в этом году приглашены Диана Вишнёва, Наталья Осипова, Иван Васильев, Полина Семионова, а в труппе работает в статусе ведущей балерины Вероника Парт из Мариинки. Наша мариинская труппа танцует Баланчина не хуже, а может, и лучше, чем американская труппа самого Баланчина. Американцы это признают. Русская школа классического танца позволяет осваивать и модерн, и неомодерн, и любые современные изыски.
Нью-Йорк
О, bella! / Искусство и культура / Художественный дневник / Театр
О, bella!
/ Искусство и культура/ Художественный дневник/ Театр
На сцене Театра Ермоловой прошла премьера спектакля Сергея Юрского «Полеты с ангелом». Продюсер Леонид Роберман
После спектакля Сергея Юрского «Полеты с ангелом» очень трудно не заговорить сразу высоким штилем. Стихами, даже такими свободными, как написана пьеса Зиновия Сагалова, не умею. А от пафосных рулад удерживают пролитые в финале слезы, сдержать которые не смогла. Прошибло. Собственно, здесь можно было бы поставить точку. Плачущий рецензент — что тот комиссар. Но со слова «точка» спектакль-то как раз только начинается. «Ты хочешь, чтоб я сам поставил точку?» — спрашивает старик, сидящий лицом к мольберту. Мы не видим, что за картина в подрамнике, но узнаем за его спиной сгрудившиеся на заднике домики Витебска, а в музыкантах — уличных клезмеров. Да-да, перед нами — Марк Шагал. Кажется, физически ощущаешь, насколько он погружен в себя. Я бы назвала это эффектом Юрского — умение так сосредоточить на мгновение внимание зала и держать паузу ради того, чтобы мы почувствовали себя здесь и сейчас. Обычно такие мгновения приберегают к кульминации или к финалу. Но режиссеру Юрскому очень важно завладеть публикой сразу. Иначе расслабленная, пришедшая из буфета, она многое прослушает, не уловит жанр. Он не может ее упустить, потому огонь принимает на себя актер Юрский. В спектакле у него множество ролей — от поэта Сандрара до министра Луначарского. Но главная роль — Марк Шагал. Гений играет гения, великий рассказывает про великого? Не играет и не рассказывает. Собеседуют. Один художник, проживающий долгую жизнь в искусстве, с другим, дожившим почти до ста лет. Не надо сопоставлять масштабы, но можно почувствовать близость. Отсюда откровение и пронзительность финала, когда в ответ на заданный в начале вопрос герой взбирается по лестнице туда, где свободно и счастливо летали персонажи его знаменитых полотен, и замирает, воздев руки к небесам.