Юбер аллес

— Если вам не нравится то, что я говорю, оставьте меня в покое. Это вы подсели ко мне, а не я к вам. У меня есть моя работа, у вас есть ваша работа — займёмся же делом.

— Нет, нет, пожалуйста... Просто то, что вы говорите, для меня... непривычно, — выдавила из себя молодая мама, украдкой поглядывая на задние сиденья, где спал её сын.

— Что же тут непривычного? Вы можете прочесть всё то же самое, только в более строгом и научном изложении, в любом хорошем учебнике по национал-социализму. Но вы же читали в школе хотя бы речь Эдварда Дитля о достоинстве дойчей? Вы помните, что там сказано?

Женщина сердито сверкнула глазами.

— Нет, конечно! Ах, да, вы же не понимаете. Наша семья... в ней есть пострадавшие. Моего деда взяли в сорок первом. Комиссия подписала смертный приговор. Сейчас его реабилитировали, но мы относимся ко всему... ко всему этому... так. — Она поставила голосом жирную точку.

— Нет, не понимаю, — Фридрих поморщился. — Во-первых, даже если вы считаете виновным в своих бедах именно национал-социализм — хотя это само по себе глупо, ошибки совершали конкретные люди...

— Во имя национал-социалистического учения! — в голосе собеседницы вновь прорезались визгливые нотки.

— Во имя борьбы за власть. Политика — это кровь. Она была, есть и останется такой, пока существует власть и борьба за неё. Скажите ещё, что национал-социалисты придумали борьбу рас, классовую борьбу, борьбу за существование... и вообще жизнь и смерть как таковые. Кажется, на это не претендовал даже Хитлер... при всех его ошибках. Но даже если вы и в самом деле ненавидите национал-социализм — вы должны были хотя бы поинтересоваться, что он из себя представляет. Впрочем, ненавидеть легче как раз то, чего не знаешь...

— Ну я же говорю: в нашей семье было не принято читать такую литературу, — сказала уже с несколько меньшим апломбом фрау Галле. — По национал-социализму у меня всегда были низшие баллы. Меня за это никогда не ругали. Мы никогда об этом не говорили... но мне кажется, мама была этим даже довольна.

В голове Власова закоротились несколько проводков: он внезапно понял, с кем беседует.

— Простите, — сказал он, — один нескромный вопрос. Вы случайно не пишете в «Либерализирунг»? Я помню пару статей про национал-социализм, подписанных «Францёзин». Это вы?

— Вот как? Вы читаете «Либерализирунг»? Впрочем, вы, наверное, ждёте вопроса о том, как вы догадались? Вы его дождались. Мне и в самом деле любопытно. — От смущения фрау Галле не осталось и следа. Она поудобнее устроилась в кресле и аппетитно улыбнулась.

— Банально. Журналисты — это люди, которые обычно некомпетентны в тех вопросах, о которых пишут, но имеют при этом твёрдое мнение обо всём на свете. Когда вы с гордостью заявили, что не читали даже Дитля, я сразу подумал, что из вас получился бы прекрасный журналист либерального направления. Дальнейшее несложно. К тому же, погибшего деда вы поминаете в каждой статье. Кстати, вы его помните?

— Нет, конечно! Вы полагаете, мне пятьдесят лет? Так меня ещё никто не оскорблял, — женщина возмущённо выпрямилась, как бы невзначай поведя пышной грудью.

— В таком случае, ваша скорбь довольно абстрактна. Вы никогда не видели вашего дедушку, не знали его — и, кстати, вряд ли полюбили бы, если узнали бы поближе...

— Ну, знаете ли! Нацисты убили моего дедушку, а вы ссылаетесь на то, что...

Самолёт качнуло в воздухе — очевидно, попал в воздушную яму. Ребёнок проснулся и немедленно завозился. Молодая мать тут же вскочила с кресла.

Фридрих потянулся было к нотицблоку, но фрау Галле тут же вернулась и с облегчением плюхнулась обратно на насиженное место.

— Кажется, спит... Давайте не будем о политике. Давайте о Микки.

— Это его имя? — Власову стало интересно.

— Н-нет... Вообще-то он Михель. Но сейчас детей так не называют. Мы зовём его Микки.

— Что, теперь так называют детей?

— Это какая-то новая игрушка, очень популярная.

— А-а. Американская мышь? Нет, это очень старая игрушка. Просто раньше дети дойчей играли в свои, дойчские игрушки... — Власов не стал развивать эту тему. — Да, ещё вопрос: откуда «Францёзин»? Вам известно, что такой псевдоним звучит несколько двусмысленно?

— Что вы имеете в виду? — фрау Галле поджала губы. Похоже, она и впрямь не знала.

— Не хочу показаться пошляком, но на жаргоне определенных кругов «француженка» означает проститутку, а «француз» — педе.

Женщина вспыхнула. «Сейчас она оскорбится и уйдет», — подумал Фридрих. Еще несколько минут назад его такой вариант вполне бы устроил, но сейчас — как знать, вдруг эта либеральная журналистка может сообщить ему нечто полезное?

— Очевидно, я вращаюсь совсем в других кругах, — наконец процедила она, совладав с собой.

— Я тоже, — заверил Власов. — Просто информация не бывает лишней, вот я и счел нужным вас предупредить. Так почему вы решили так назваться? Из-за вашего имени? Или вам так нравится Париж?