Юбилей смерти

А ведь все, кого я знала – бабушкины знакомые и сослуживцы – считали ее категоричной старой каргой, ни более, ни менее. Правда, те, кто работал с ней или занимался общественным делами, отдавали должное ее организаторским качествам, умению принять на себя ответственность и слегка давящей харизме. Поэтому эти люди и явились на похороны бабули. Ну, а родственники, которым за встречи с бабулей зарплату не платили, так и не получили возможности обнаружить в ней какие-то замечательные и привлекательные качества. Противостоять бабуле мог только ее старший брат, дедушка Валера, который стал большим человеком. Кажется, судьей или кем-то еще в юридической сфере.

Я-то хорошо помню, каким тоном разговаривала бабуля со своей сестрой бабой Валей, со своими племянниками и прочими.

«Лечиться тебе уже поздно, – говорила она сестре, – лезь уже в петлю! Раньше думать о здоровье надо было, а ты жрала в три горла и на аборты каждый месяц ходила!».

А племянникам: «Что, на новые машины наворовали?».

И всех вместе она считала недоумками, узколобыми выродками, придурками, просто быдлом. Она всегда все знала и во всем считала себя правой.

И даже мой папаша – человек совсем тихий, безобидный – относился к бабуле безо всякой любви. Уверена, когда-то он любил мать, как всякий сын, но не смог простить ей того, что сделала бабуля с моей матерью. Причем защитить жену ему не хватило решимости.

Зато после того, как бабуля развела папу с мамой и отсудила у нее меня, папа затеял партизанскую войну. Он стал рассказывать мне правду о маме – какой она была, что говорила, как поступала. Папа хотел, чтобы я полюбила Еву, вопреки всем потугам бабули очернить светлый образ своей бывшей невестки. Так он сводил свои счеты с матерью. А через его рассказы я полюбила женщину, давшую мне жизнь.

Почему же бабуля так ненавидела мою маму? Все просто: бабушка на полном серьезе считала, что мама отняла у нее сына – полюбив Женю, ее Валечка словно бы заразился чем-то неприличным, плюс предал родную мать. Обида на сына оказалась чуть ли не более жгучей, чем злость на заразную невестку. Разделавшись с Женей, бабуля вырвала из своего сердца и любовь к собственному ребенку. (Ну, а я стала пластырем на той ране).

Слушая папины рассказы о маме, я даже не представляла, что он чувствует на самом деле. А ведь он страдал! Папа не только любил маму, он еще и ненавидел ее – ненависть произросла из ревности. Об этом папа сильно не распространялся, но я все же поняла, что мама полюбила другого…

Так и получилось, что с самого раннего детства я жила в очень сложном мире, где перемешались любовь, ненависть, ревность, обида. Не знаю, как я разобралась во всем этом, но уже к пяти годам осознала, что передо мной лежит выбор: любить или не любить родную мать. С одной стороны, мамы не было рядом, ее заменяла бабушка, а то, что ближе, то и роднее. Отказавшись от мамы, я бы упростила, облегчила, улучшила свою жизнь с бабулей. Она стала бы моим образцом для подражания, идеалом, мы жили бы душа в душу. И я выросла бы Библиотекаршей! (Не надо аплодисментов).

А мама превратилась в некую сказочную принцессу, ее отсутствие казалось заклятием, которое может разрушить только моя любовь. Но эта самая любовь становилась дорогой благородных страданий, слез, отчужденности от реального мира, где нет мамы. Именно так я превращалась в особенную девочку, в героя страшной сказки, в принцессу-рыцаря.

Уже в пять лет я понимала: первый путь это веселый и легкий способ вырасти в собственную бабулю, а второй – непростая дорога к себе самой. И я выбрала любовь к маме.

Определившись, я стала скрытной. Наверное, даже лживой и двуличной, что осознавать неприятно. Тогда я придумала новый сюжет: я живу в заколдованном мире, где все окружающие – драконы, которые выглядят людьми. Меня обязательно спасет моя мама-волшебница, но мне ее надо дождаться, не выдав себя. Иначе меня убьют.

Играя, я мучила себя чувством вины за ложь, я следовала правилам, приноравливалась к условиям своей грустной сказки. И постепенно стала недурным Штирлицем, ловко скрывая, кого я рисую в своем альбоме и о ком рассказывал папа, когда водил меня в кино. Если бабушка заводилась рассказывать о том, какой недалекой и пустой женщиной была Женя, я находила способы отвлечь ее – разбив якобы случайно чашку, заявив, что у меня болит горло, что я не понимаю задачу по математике и так далее. Мои дела и проблемы находились в приоритете, так что бабуля тут же забывала о своих байках.

Союзником мне стал папа – микро-версия Дениса Давыдова, только наши риски сравнивать не имело смысла. В случае провала бабуля съела бы меня живьем, а ему грозил лишь небольшой скандал. К тому же, я жила рядом с монстром, а папа – в собственной квартире.

Он иногда замечал, что я похожа на маму – походка, улыбка, голос и даже форма пятки. Поэтому с годами в моем репертуаре появилась новая игра: я искала в самой себе мамины черты. Но какая она на самом деле? У меня не было даже фотографий.