Юбилейный матч

Номер наш был маленький и уютный. Бен включил свет, пощупал батареи: они оказались горячими. Мы развесили сушиться на них свои майки, трусы, полотенца. По комнате стал расходиться запах пота. И запах этот снова напомнил все, что случилось на стадионе: крики, кровь, залпы, обгоревшие машины, ботинки на гаревой дорожке… Ну просто завыть хотелось! И мы открыли окно. Вид на улицу заслоняли деревья. Капли воды скатывались с ветки на ветку, шлепались на асфальт, — казалось, что дождь пошел снова. Потом мы достали из тумбочек колбасу и хлеб, завалились на кровати, молчали и ели.

К нам постучали. Вошел Мизинчик. — Идите к Бухману, срочно велят собраться! — прошепелявил через выбитый передний зуб. И пошел звать остальных.

У Бухмана лежали на кроватях чемоданы. На скорую руку Хана укладывала вещи. По номеру у них шлялся смуглый, молодой тип, почти что красивый. Он дожидался начала своей речи, а между тем изучал каждую вещь, каким-то профессиональным взглядом. И все в нем было полно величия, он прямо-таки источал из себя вонючий запах власти. Его плащ лежал на спинке стула. Осталось двадцать минут. Все явились. — Да, — сказал Бухман, можно начинать. Хана, присядь на минутку, успеешь собраться. Итак, слово имеет товарищ Дадиани.

Тот встал у стола, чтоб видеть всех, и начал. — Прежде всего мне хочется принести вам глубокие извинения от имени общественности всей нашей республики за хулиганскую выходку на стадионе. Скорее всего вышло недоразумение — федерация бокса пригласила судить матч людей неквалифицированных, что и послужило причиной возмущения публики. Обещаю вам, что соответствующие органы во всем разберутся и виновные понесут наказание. Короче! Нам позвонила Москва и всем вам срочно приказано покинуть город. Самолет ждет уже. Хочу напоследок дать добрый совет: ибо всем, что случилось здесь, — нигде не трепаться. Можете рассказывать, что приняли вас хорошо, юбилей прошел под знаком дружбы народов, красочно, интересно, а матчевую встречу вы провели с ничейным результатом. Ясно? Договорились. Вот и хорошо. В Москве вас кой-куда вызовут, а скажут то же самое. Итак, желаю больших успехов в спорте и личной жизни! А сейчас — поехали!

У подъезда уже стоял голубой аэрофлотский автобус.

Дадиани спрашивал заботливо: не оставил ли кто вещи наверху, все ли паспорта на руках?

Бухман и Хана устроились на передних креслах. Мы с Беном сели сзади них. Хану оставили все ее страхи, она снова шутила.

В городе стоял сильный туман, за окном ничего нельзя было различить. Город точно прятал от нас свое лицо.

На большой, круглой площади автобус развернулся, притормозил.

В вестибюле аэропорта не было ни души. Вещи свои мы не стали сдавать, а пошли прямо на поле.

У изгороди Дадиани стал с нами прощаться. По одному подходили мы и жали ему руку. — До свидания! Счастливого пути! Жаль, что так вышло. Я ведь в прошлом и сам хороший спортсмен был, я очень вас понимаю… Вы на будущий год приезжайте, мы тут порядочек наведем железный! — И вы к нам приезжайте! — кричал Бухман издали, уходя. — Летом, в августе приезжайте. Летом у нас тоже юбилей: воссоединение Узбекистана! Как раз изобилие будет: дыни поспеют, арбузы, инжир, персики…

Бухман обнял Хану, они шли, не оглядываясь.

Мы с Беном тащились рядом, и я слышал, как Бухман говорит жене: — Уж я им устрою юбилей! Соберем на Пахтакоре тысяч пятьдесят узбеков, они не хуже литовцев отпразднуют!

Команда поднималась по трапу. Билетов у нас никто не спрашивал.