Юбка

Первым условием было – предоставить ей полную творческую свободу. Никакого давления, никаких сроков. Она будет делать фильм таким, каким захочет.

Второе условие было еще категоричнее – больше никогда, ни при каких обстоятельствах она не будет снимать заказных лент.

Условия были приняты.

Эта работа сильно отличалась от той, что была год назад. В съемочной группе было 170 человек, и все расписали заранее – где и как снимать. Концепция была радикальной: съемки только в движении, камера не должна быть статичной. Из-за спины пилота, позади фюрера в машине – придумывали сотню разных ракурсов. Для этого Лени решила поставить рельсы для камеры везде, где только можно, – даже на длинном балконе отеля и вокруг трибуны, с которой Гитлеру предстояло выступать перед шестьюдесятью тысячами парней и девушек из Hitler-jugend.

Подобным образом кино еще никогда не снимали, а уж тем более – документальное. Лени даже заставила операторов практиковаться на роликовых коньках, что те делали с нескрываемым удовольствием. Альберт помог установить крохотный подъемник к флагштоку высотой 38 метров, и в результате появились просто-таки выдающиеся кадры.

Нельзя сказать, что все прошло как по маслу, но в итоге, впервые в жизни, Лени почувствовала вкус к съемкам реальных событий.

Фюрер сдержал слово. Была полная свобода. Но когда к нему приехала делегация Вермахта и пожаловалась, что в будущий фильм кадры с военным руководством не войдут, как не имеющие художественной ценности, он все же вызвал Лени и мягко попросил включить отрывок с генералами. Это было политически необходимо: Вермахт впервые принимал участие в партийном съезде, с ним только-только все стало налаживаться, а тут на тебе – в корзину.

Лени ничего не хотела слушать. Вскочила, и даже топнула ногой в сердцах:

– Этого я не могу сделать!

Тут уж фюрер не на шутку разозлился:

– Вы что, забыли, с кем разговариваете?!

Лени стояла на своем. Гитлер скрипнул зубами, назвал ее упрямой ослицей, – но деваться было некуда.

Прошел год. На рождественские каникулы она ехала в Давос, кататься на лыжах, и фюрер попросил ее о встрече – благо поезд шел через Мюнхен.

В одиннадцать утра Лени оказалась перед невзрачным домом на Принц-Регентплац. Квартира была на третьем этаже. Ей открыла экономка, фрау Винтер, и проводила в комнату.

Там было пусто и неуютно, Гитлер сидел за круглым столом с кружевной скатертью, вокруг стояло несколько венских стульев, книжная полка – вот и все убранство.

Пили яблочный сок. Гитлер рассказал, что последнее время прочитывает за ночь по паре книг.

– А как вы встретили сочельник? – спросила Лени.

– Я бесцельно ездил по сельским дорогам, пока не устал.

Он проводил ее по коридору и открыл запертую дверь. В комнате стоял мраморный бюст девушки.

– Это Гели, моя племянница. Я ее очень любил. Единст венная женщина, на которой я мог бы жениться.

* * *

Впервые Лени поняла, насколько Гитлер может заблуждаться, на Днях немецкой культуры, в Мюнхене, прошлым летом. Мероприятие было отлично подготовлено, весь город был украшен с большим размахом и вкусом, во всей прессе ему придавалось такое же значение, как когда-то Олимпиаде. То, что Лени увидела в выставочных залах, привело ее в шок: все было тяжеловесное, однобокое, красотой здесь и не пахло. Совершенно дико смотрелись картины, на которых Гитлер представал героем из мифов: то рыцарем на белом коне, то римским императором. Даже обнаженная женская натура была здесь представлена до предела бездарно: «Четыре времени года» Адольфа Циглера, с четырьмя бабищами – иное слово подобрать было сложно – годилась разве что для того, чтобы повесить в солдатскую казарму. Те художники, которых Лени давно любила, исчезли совсем или были представлены в отдельной экспозиции «Дегенеративное искусство».

Но больше всего ее смутила речь Гитлера. Он призывал вести безжалостную очистительную войну с «вконец вырожденным, так называемым современным искусством». Лени допускала, что политик может и вовсе не разбираться в искусстве. Но то, как безапелляционно он говорил и насколько сильно, как всегда, воздействовал на аудиторию, заставило Лени серьезно задуматься – а так ли прав он в других вопросах, как кажется?

Инсбрук ликовал, на улицах происходило что-то невероятное. Лени полдня простояла перед отелем «Тиролер Хоф», где остановился Гитлер. Народ без конца вызывал его, и фюрер, время от времени, появлялся в окне. Улучив момент, Лени проскочила через оцепление. В вестибюле было не протолкнуться, и она нашла себе местечко где-то в уголке – что делать дальше, Лени абсолютно не представляла. Тут ее случайно заметил адъютант Гитлера Шауб, и спустя некоторое время она уже вошла в номер к фюреру.

Тот был в абсолютной эйфории:

– Фройляйн Рифеншталь, я счастлив вас видеть рядом с собой в эти торжественные, исторические минуты! Однако вас что-то беспокоит, – тут же заметил он.