Юбка

Звук записывался на громоздкие оптические аппараты, ужасно неудобные в работе. Требовалось без конца подклеивать нужные фрагменты кинопленки, а если при озвучании кто-то ошибался, приходилось заново заправлять новый рулон – стирать оптическую запись было нельзя. Для фильма требовалась тонкая нюансировка и идеальная синхронизация: лошадь должна была упасть, как лошадь, а зрители выдохнуть именно так, как это было видно в кадре.

Работала целая бригада шумовиков, четыре звукомонтажера, восемь клейщиц, но все равно это было ужасно медленно.

Лени изнывала от бесконечного процесса – сама она в этот момент никак не могла повлиять на результат.

– Неужели нет какого-нибудь другого способа писать звук? Чтоб звучало по-настоящему и не нужно было без конца перезаряжать эти дурацкие машины? – спросила она как-то своего звукооператора, господина Шульца.

– Фройляйн Рифеншталь, вы слишком многого хотите от жизни, – тот до предела устал от всех этих неоправданных, на его взгляд, звуковых излишеств. – Мои коллеги в Институте кайзера Вильгельма ведут опыты с записью звука на бумажные ленты, покрытые магнитным слоем. Но пока не могут преодолеть одну фундаментальную проблему. Думаю, удастся им это лет через десять. А пока смиритесь.

* * *

Накануне Рождества выдались две свободные недели. В первых числах января уже нужно было записывать Берлинский симфонический оркестр, синхронизируя его со всем фильмом – а там и финальное звуковое сведение, или перезапись, как она упорно называла этот процесс.

Рано утром позвонил Вальтер, застав, наконец, ее дома.

– Лени, пропащая душа, ты уже вылезла из своей берлоги?

– Вальтер, нам всем нужно увидиться, на Рождество я уезжаю. У меня для вас подарки.

– Давай в эту пятницу. Мы как раз собирались тебя звать. Встретимся в Delphi Palast, а к ночи переберемся к нам. – Он немного помолчал. – Лени, может, увидимся вдвоем?

Этого-то Лени и боялась больше всего.

С ее темпераментом, она держалась уже из последних сил. Без любви Лени просто не могла работать. То, что она заканчивала фильм, было настоящим чудом.

Последним сердечным испытанием, после которого она чуть не слегла, был Глен Моррис, американский десятиборец, – абсолютно дикая история, в стиле голливудских вестернов, с финалом не менее захватывающим, чем начало.

Был самый разгар Олимпиады, Лени металась между своими операторами, происходили чудовищные скандалы с доктором, а тут еще этот сволочь-судья, из-за которого ее чуть не выгнали со стадиона.

…Он лежал на газоне, готовился к старту, лицо было прикрыто полотенцем. Их представили друг другу, Лени увидела его глаза и поняла, что пропала. В тот день Моррис выиграл золотую медаль, установив новый мировой рекорд, и когда сошел с пьедестала, не успев принять от Лени поздравления, в одно мгновенье расстегнул ей кофточку и поцеловал в грудь – при полных трибунах! Она убежала, как школьница. Все игры Лени держалась, но потом не устояла. Ей вдруг показалась, что нужно кое-что специально доснять, и она вернула из Швеции всю команду американских десятиборцев. Прямо в аэропорту «Темпельхоф» она сдалась. Через неделю Моррис едва смог улететь, а она не понимала, как без него жить. Излечилась, правда, сразу, помог случай.

С тех пор в свое сердце Лени никого не хотела впускать.

Только почему прошлой осенью туда проник Вальтер? Знали друг друга давно, а потом вдруг – на тебе! Он начал краснеть в ее присутствии, а она, как всегда в таких случаях, избегала с ним встреч.

Вечером они сидели в «Белой мыши». Приходилось все-таки прятаться, поэтому выбрали угловой столик, за колонной.

На Лени обращали внимание. Даже не потому, что узнавали. Она вся лучилась – было совершенно невозможно противостоять ее чарам.

Здесь всегда звучала хорошая музыка. Вот и сейчас, словно для них одних, кто-то невидимый ставил и ставил песню, в которой растворялись их чувства и мысли: Lerne lieben ohne zu weinen,[8] – это было точно про Лени.

Их глаза уже почти все сказали, но нужно было найти в себе силы и повторить это вслух.

Начала Лени, как всегда откровенно и прямо:

– У нашей истории, если она начнется, рано или поздно будет финал. Вернее, возможны два финала, и оба печальные. Если ты останешься со мной, то причинишь боль своим девочкам, мне даже страшно представить, что с ними будет. А если ты вернешься к ним, разорвется мое сердце.

Niemand weiss, wohin er fährt
Du bist wohl geborgen.
Niemand ahnt, wielang es fährt
Fast bis morgen,
Morgen…
Sterne streuen fremdes Licht,
Und die Stille sucht.
Dunkel fällt auf dein Gesicht
Wenn das Lied versummt…[9]

– Вальтер, я целый год себя сдерживала. Когда я тебя не вижу, мне кажется, что тебя просто нет. Что ты парень из сказки, и я тебя полюбила в детстве, когда мне ее читала мама. Но стоит нам встретиться – меня опять начинает бить дрожь, и все по-новому.